Те слова, что мы не сказали друг другу
Шрифт:
Джулия метнула на него ненавидящий взгляд.
— Пожалуй, я вас оставлю, — смущенно продолжал Энтони. — Вам наверняка нужно о многом поговорить. Дорогой мой Адам, выслушайте внимательно все, что Джулия вам расскажет, и не прерывайте ее. Сначала вам будет трудно поверить, но если вы как следует вдумаетесь, то, уверяю, вам многое станет ясно. Еще минутку, сейчас я найду свое пальто и исчезну…
Энтони снял с вешалки габардиновый плащ Адама, на цыпочках пробрался по комнате к балкону, чтобы взять забытый у окна зонтик, и вышел.
Для начала Джулия указала Адаму на деревянный ящик, по-прежнему торчавший в центре гостиной, а затем
— Ну что бы ты сделал на моем месте?
— Понятия не имею — знать бы еще, где оно, мое место! Ты мне лгала целую неделю, как же ты хочешь, чтобы я теперь поверил в эту байку?!
— Адам, если бы твой отец позвонил к тебе в дверь на следующий день после своих похорон, если бы судьба подарила тебе такой шанс — провести с ним еще немного времени, шесть дней после его смерти, чтобы вы могли сказать друг другу все, о чем прежде молчали, чтобы вместе вспомнить и объяснить все тайны твоего детства, неужели ты не ухватился бы за такую возможность, неужели не отправился бы в такое путешествие, даже если бы оно выглядело полным абсурдом?
— Мне казалось, ты ненавидела отца.
— Я тоже так думала, а вот теперь, как видишь, мечтаю провести с ним еще хоть несколько минут. Я ведь все это время говорила с ним лишь о себе, а сколько других вещей, касавшихся его самого, его жизни, мне так и не довелось узнать! Я впервые смогла взглянуть на него глазами взрослого человека, почти свободного от прежнего, детского эгоизма. Я поняла, что, хотя мой отец не безгрешен, как и я сама, это совсем не означает, что я его не люблю. И я подумала, что если мои дети будут столь же терпимы, то, может быть, и я однажды решусь стать матерью.
— Какая очаровательная наивность! Отец руководил твоей жизнью с самого твоего рождения — ведь именно так ты говорила мне в тех редких случаях, когда вспоминала о нем? Предположим, что эта дикая история — правда; тогда это означает, что ему удалось невероятное — продолжать делать то же самое после своей смерти. Ты ровно ничего не разделила с ним, Джулия, ведь он — машина! Все, что он мог тебе сказать, было в нем запрограммировано. И ты попалась на эту удочку! Никакой диалог между вами невозможен, это был монолог. Ты же сама создаешь вымышленных персонажей. Разве ты даешь возможность своим маленьким зрителям общаться с ними? Конечно нет — ты попросту предвосхищаешь желания детишек, заставляя зверей говорить то, что насмешит или утешит ребенка! Твой отец на свой лад прибег к той же уловке. И лишний раз обошелся с тобой как с послушной марионеткой. Ваше чудесное недельное путешествие вдвоем — всего лишь жалкая пародия на встречу после долгой разлуки, его появление — всего лишь мираж. И вот ты, всегда тосковавшая по любви, которой он тебя обделил, угодила в эту ловушку! Впрочем, это была не первая его удачная попытка — если вспомнить, как искусно он расстроил нашу свадьбу.
— Не смеши меня, Адам, не мог же отец умереть специально, чтобы разлучить нас.
— Скажи, Джулия, где вы с ним провели эту неделю?
— А какая разница?
— Не хочешь говорить правду, не надо, — Стенли сделал это вместо тебя. Только не вини его, он просто был мертвецки пьян. Ты же сама как-то сказала мне, что он не способен устоять перед хорошим вином, а уж я позаботился выбрать одно из лучших. Я не задумался бы даже выписать такое из Франции, лишь бы разыскать тебя и понять, почему ты бегаешь от меня и должен ли я по-прежнему тебя любить. Джулия, я мог бы ждать хоть сто лет, чтобы жениться на тебе. Но сейчас в душе у меня — просто
— Адам, я могу все тебе объяснить.
— Значит, теперь можешь? А когда ты пришла ко мне на работу и объявила, что уезжаешь в путешествие? А на следующий день, когда мы буквально на час разминулись в Монреале? А в другие дни, когда я без конца звонил тебе и ты не брала трубку и не отвечала на мои послания? Ты решила отправиться в Берлин, чтобы разыскать человека, которого любила в прошлом, и ни слова не сказала мне об этом. Так чем же я был для тебя — временным мостиком между двумя периодами твоей жизни? Опорой, за которую ты цеплялась в надежде на возвращение другого, которого не переставала любить?
— Не говори так, не надо! — умоляюще воскликнула Джулия.
— А что бы ты сделала, если бы он сейчас постучал в дверь?
Джулия молчала.
— Вот видишь, ты и сама не знаешь — а хочешь, чтобы знал я!
И Адам направился к выходу.
— Скажи своему отцу — или этому роботу, — что я дарю ему свой плащ.
И Адам ушел. Джулия считала его шаги на лестнице до тех пор, пока не услышала внизу грохот захлопнувшейся двери.
Перед тем как войти в гостиную, Энтони деликатно постучался. Джулия стояла, прислонившись к оконной раме и устремив невидящий взгляд на улицу.
— Зачем ты это сделал? — прошептала она.
— Ничего я не делал, это была просто несчастная случайность, — ответил Энтони.
— Ну да, по какой-то несчастной случайности Адам приходит ко мне на час раньше; по какой-то несчастной случайности именно ты открываешь ему дверь; по какой-то несчастной случайности он садится на твой пульт, и все по той же несчастной случайности ты вдруг падаешь замертво посреди комнаты.
— Согласен — все это действительно выглядит как довольно последовательная цепь случайностей… Может, нам не мешало бы попытаться понять, какой в этом смысл?
— Перестань иронизировать, мне сейчас не до смеха; я последний раз спрашиваю тебя: зачем ты это сделал?
— Да чтобы помочь тебе сказать ему правду и самой взглянуть ей в глаза! Посмей сказать мне, что ты не чувствуешь облегчения! Тебе, вероятно, кажется, что ты теперь как никогда одинока, но зато дальше ты сможешь жить в мире с самой собой.
— Я говорю не только о твоей сегодняшней выходке…
Энтони испустил глубокий вздох:
— Твоя мать из-за своей болезни до самого конца не могла вспомнить, кто я такой, но я уверен, что где-то в глубине ее сердца жила память о том, как мы любили друг друга. Я-то никогда этого не забуду. Мы не были ни примерной парой, ни примерными родителями, что верно, то верно. Случались и у нас минуты сомнений и размолвок, но мы ни разу — ты слышишь меня? — ни разу не усомнились в своем решении быть вместе и в нашей любви к тебе. Завоевать твою будущую мать, любить ее, иметь от нее ребенка — вот что было главной целью моей жизни, самой важной и самой прекрасной, даже если мне понадобилось столько лет, чтобы найти точные слова и сказать их тебе.
— Значит, во имя этой замечательной любви ты и устроил такой разгром в моей жизни?
— Помнишь тот клочок бумаги, о котором я рассказывал тебе во время нашей поездки? Такие записки всегда хранят при себе, в бумажнике, в кармане, да просто в голове; для меня это были те несколько слов, написанных твоей матерью в памятный вечер, когда я не мог заплатить по счету в ресторане на Елисейских Полях, — надеюсь, теперь ты понимаешь, отчего я мечтал закончить свои дни именно в Париже. А что было твоим сокровищем — старая дойчмарка, которую ты неизменно носила в сумке, или письма Томаса, лежавшие у тебя в столе?