Те триста рассветов...
Шрифт:
Накатанный большак мы увидели одновременно. По его сторонам тянулись и пропадали в темноте два ряда снежных сугробов. Дальше идти было некуда. Зимний большак [9] в сталинградской степи для блуждающего путника большая удача.
Мы залегли по обе стороны дороги, еще раз проверили оружие и стали терпеливо ждать своей участи. Ко мне долетало тяжелое дыхание Лебедева. В предрассветной мгле чернело его разбитое осунувшееся лицо. То же самое, вероятно, видел и он. Я ощупал свои щеки, нос, губы. Правый глаз ничего не видел, губы распухли и кровоточили, на скулах образовался лед.
Медленно тянулось время. Иногда я словно проваливался в тяжелую дремоту, потом с непопятным ужасом просыпался, но через
Лебедев словно угадал мои невеселые мысли.
– Ты себя не казни, - хрипел он сквозь тоскливое посвистывание ветра, - ты сделал все как надо, бомбы в цель уложил… А вот я, брат, сплоховал. Надо было смелее угол выбирать на посадке, ведь учили же дурака. Выровнял машину тоже высоко, не учел, что мотор сдох. Бугор не заметил. Не летчик у тебя - дерьмо!
Слова боевого друга мало успокаивают. Рядом курится снежной пылью сугроб, неумолчно тонкими голосами посвистывает в бурьяне ветер. И вновь встают перед глазами картины недалекого прошлого…
* * *
…Ровный крепкий ветер, дувший с заволжских степей, трепал стебли замерзшей прошлогодней кукурузы. Над землей низко стлались набухшие снегом облака. В сорока километрах от посадочной площадки, где стояли наши самолеты связи, зажатая железными тисками Донского и Сталинградского фронтов, ждала своей участи трехсоттысячная 6-я немецкая армия - смятая, ошеломленная жестоким поражением, но все же не сломленная окончательно и готовая к сопротивлению.
На фронте мы были связистами и испытывали глубокое неудовлетворение своим положением. Прошло два месяца, как эскадрилья прибыла на фронт, но за это время нам не только не удалось сбросить хотя бы одну бомбу, но даже выстрелить по врагу. Умом мы понимали, что связь, да еще в таких операциях, как Сталинградская, дело весьма важное и к тому же далеко не безопасное. [10]
У- 2 -самолет неприхотливый. Ему достаточно 100 - 150 метров свободного пространства - какой-нибудь выгон, участок дороги, опушка леса, луг, берег реки, - чтобы сесть и взлететь без особых усилий. Добавим к этому небольшой вес, крепкое шасси, а главное, хорошую подъемную силу двух крыльев, и станет ясно, что этот самолет был просто незаменим в качестве надежного, быстрого и эффективного средства связи.
Нужно сказать, что немецкое руководство в период штурма Сталинградского оборонительного района отдавало себе отчет о той роли, которую играли У-2 в налаживании связи между частями и соединениями Красной Армии. Не зря говорится: связь - нерв армии, перебей его - и нарушится одно из важнейших условий успеха в бою - взаимодействие войск. А как оно было необходимо в критические периоды Сталинградского сражения! Это прекрасно понимали немцы. Не случайно даже Гитлер не обошел своим вниманием наших воздушных связистов. В августе 1942 года он отдал приказ: за один сбитый У-2 выплачивать двойное вознаграждение, а за десять - награждать летчиков Железными крестами.
Нарастание интереса немцев к нам, летчикам-связистам, мы ощутили на себе весьма скоро. В начале сентября резко возросло число атак истребителей против У-2. Особенно усердствовали Ме-109 и Ме-110. Они шныряли на всем пространстве от южного фаса Сталинградского сражения до Камышина, Серафимовича и даже Борисоглебска, а также над всем Заволжьем восточнее Сталинграда.
Как это часто бывает, наше авиационное руководство поначалу не придало особого значения тому, что потери среди воздушных
Именно тогда в арсенале тактических приемов летчиков-связистов появились такие новинки, как полет бреющим впритирку к складкам местности - вдоль рек, оврагов, на высоте станичных хат, колоколен, под проводами высоковольтных линий, под прикрытием высокого правого берега Волги. Маневренный У-2 вполне допускал такие рискованные полеты, хотя был случай, когда один связист проглядел [11] опасность и завис на высоковольтных проводах, благо в них не было тока.
Жизнь заставляла искать спасения и в тех случаях, когда «мессершмитт» заставал У-2, как говорится, в чистом поле. Здесь, спасало мужество, выдержка, точный расчет. Понятно, не всем это удавалось. Как ни странно это покажется, немцы тоже несли потери в борьбе против безоружного У-2. В основном это случалось, когда немецкие летчики слишком увлекались доступной добычей, отчего, не рассчитав маневра, некоторые врезались в землю, другие гибли от столкновения с препятствиями, за которыми прятался юркий У-2. В общем, борьба шла серьезная.
Запомнился такой эпизод. 13 сентября летчик сержант И. Трофимов и штурман старшина С. Еркин получили приказ доставить пакет с документами командующему 62-й армией, обороняющей Сталинград.
Характеризуя обстановку в городе в этот день, В. И. Чуйков, в частности, вспоминал: «Несмотря на все усилия наших связистов, к 16 часам связь с войсками почти прекратилась… За весь день 13 сентября мне только один раз удалось поговорить с командующим фронтом».
Противник на центральном участке находился всего в десяти километрах от города, а севернее он уже выходил к Волге. Обстановка была критической. Очевидно, документы, которые везли связисты, должны были в какой-то мере компенсировать отсутствие связи у командующего армией. Приземлить самолет экипажу предстояло неподалеку от подножья Мамаева кургана на пятачке земли, исковерканной бомбами и снарядами. Самолеты противника почти но покидали небо Сталинграда. Был момент, когда немецкий пикировщик Ю-87 на выходе из пикирования проскочил на встречном курсе так близко от У-2, что самолет подбросило вверх воздушным потоком.
К Мамаеву кургану экипаж подошел со стороны острова Зайцевский, вдоль речки Орловки. Там, у поселка СТЗ, имелась небольшая площадка, куда связисты и приземлили свой самолет. С помощью нескольких солдат они подтащили машину к разрушенному дому, чтобы хоть как-то замаскировать ее от шныряющих «мессеров». Вокруг творилось что-то невообразимое: беспрерывно рвались снаряды, горели городские кварталы, пыль от разрушенных зданий и дым пожаров покрывали все пространство и тянулись за Волгу, Мамаев курган, где был командный пункт Чуйкова, под огнем вражеской артиллерии и бомбами дымился, как вулкан.
Еркин позже рассказывал, что уже потерял надежду [12] взлететь в этом кошмаре. Но Иван Трофимов не зря пользовался репутацией бесстрашного пилота. Он оторвал машину буквально в метрах от огромной воронки, развернулся над дымящимися развалинами и нырнул под откос к волжской воде.
Когда экипаж выскочил на траверз Латашанки, экспансивный Еркин едва не вывалился из кабины: по пыли и дыму, окутавшему развалины поселка, по многочисленным вспышкам артиллерийского огня, а главное, по танкам, уткнувшимся в берег, без труда можно было догадаться - немцы вышли к Волге.