Те же и Скунс – 2
Шрифт:
Первым поползновением Сергея Петровича было немедленно лечь на обратный курс, чтобы вскоре, шалея от минутного счастья, позвонить в заветную дверь: «Дашенька, ты перчатку забыла!..»
Он не сделал этого, потому что сделать это бы нельзя. Он остановил машину и некоторое время держа перчатку в руках, осязая ускользающее тепло. А потом завернул её в тряпочку и спрятал в багажник, в брезентовый кошель с инструментами. Как ни больно ему было сейчас, он знал, что не будет вытаскивать её и тайком созерцать. Просто помнить, что она здесь… Этого ему будет довольно.
Плещеев вернулся за руль и поехал дальше, чувствуя странное, просветлённое умиротворение. Наверное так чувствуют себя женщины, когда, вволю наплакавшись утирают глаза и пытаются
Если бы он всё-таки поддался первому душевному движению и возвратился на Колокольную, он увидел бы в грязноватом сугробе растоптанный и смятый букет, который наверняка показался бы ему очень знакомым. После чего, побуждаемый профессиональным чутьём. он наверняка начал бы внимательно озираться вокруг… и очень скоро заметил бы на снегу следы неравной борьбы. Быстро завершившейся победой превосходящей физической силы… И понял бы, что поверженный питекантроп так или иначе вернулся. И восторжествовал.
Но на сей раз Плещеев уехал не оглянувшись.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Невозвращенец
Здесь был Вася
Если вор в законе Француз был внешне похож на мудрого академика Лихачёва, то Фарах ан-Наджара здорово смахивал на Филиппа Киркорова. По крайней мере вписывался в тот же физический тип: крупный, холёно-гладкий, по-восточному волоокий, с нежным овалом лица и, естественно, при двухсантиметровых ресницах и роскошной вороной шевелюре. Эта самая шевелюра густыми волнистыми прядями спускалась аж до лопаток и была для Фараха предметом неустанной гордости и ухода.
В настоящий момент чёрные локоны перемешались и переплелись на подушках с подкрашенными золотыми: любимец русских девушек Фарах ан-Наджара почивал в своей спальне, прижав к широкой смуглой груди очередную возлюбленную. Жил он не то чтобы в умопомрачительной роскоши; четырёхкомнатная в «сталинском» доме окнами сугубо во двор была по стандартам теневых бизнесменов скорее уж аскетическим минимумом. Увы, даже и на территории этого «минимума» Фарах последнее время был вынужден здорово потесниться. Охрана, выделенная Журбой, оттяпала у него сущие Голанские высоты в лице двух больших комнат. Оно и понятно – нужно ребятам где-нибудь отдохнуть, в картишки раскинуть… Опять-таки тихвинцы были вежливым и культурным народом, совсем не то что люди человека, которому Фарах платил за свою безопасность раньше. То есть можно и потерпеть, тем более, обосновались они здесь не навсегда.
Его нынешнюю подругу шаги и голоса за дверью спальни не только не смущали, но, наоборот, настраивали на творческий лад. Весь вечер и половину ночи они с ней исследовали окрестности рая и теперь наслаждались заслуженным отдыхом. А смех и разговоры в соседней комнате, смутно улавливаемые сквозь сон, лишь свидетельствовали, что рай находился под надёжной защитой.
Человек, возникший на карнизе за окном в три сорок ночи, не произвёл, в отличие от тихвинцев, ни малейшего звука. Он вырос там медленно-медленно, по миллиметру кристаллизуясь из теней и неровностей внешней стены. Потом в идеально гладких импортных стёклах возникло крохотное отверстие, и ручка окна повернулась, не щёлкнув. Медлительная тень проявила неожиданную расторопность и втекла внутрь очень быстро, обогнав волну холодного воздуха, хлынувшего в щель. Окно сразу же снова закрылось, а тень прислушалась, мгновение выждала – и мягко скользнула между шторами, почти не потревожив тяжёлых бархатных складок.
Полы в опочивальне Фараха были застелены толстым пушистым ковром, подобранным точно по размеру комнаты. Сплошное удобство! Незваный гость преспокойно проследовал к лежбищу, запустил руку под балдахин… И лёгкое нажатие пальцев превратило сладкий сон Фараха, а заодно и подруги, в глубочайшее забытьё.
Спустя время красавца мужчину весьма невежливо растолкали. Невыспавшийся и возмущённый Фарах мотнул головой, хотел о чём-то спросить… Мгновением позже
Его снова бесцеремонно встряхнули, потом очень больно дёрнули за уши, и вот тут он осознал, что уже не лежит, а сидит, и не может протереть руками глаза просто потому, что руки привязаны.
Фарах проснулся окончательно и, судорожно дёрнувшись всем телом, захлопал ресницами. Больше он для своего спасения ничего сделать не мог, ибо в других движениях ему было отказано. Он сидел нагишом в глубоком мягком кресле, примотанный за все четыре конечности и за талию, а челюсти распирал кляп, не дававший возможности какое там закричать – даже замычать сколько-нибудь громко. При этом он отчётливо слышал, как по ту сторону двери обсуждали карточную ситуацию тихвинские братки. Защитники, не сумевшие его защитить… Фарах пребывал в полной власти неведомого злодея, а охрана, находившаяся буквально в двух шагах, и не подозревала об этом. Несчастный коммерсант полностью проникся трагизмом сложившейся ситуации и завертел головой, силясь рассмотреть злоумышленника. В том, что его прислал прежний покровитель Фараха, не возникало никакого сомнения, а значит, тысячу раз правы оказались те, кто отговаривал его от контактов с Журбой!.. Было очень похоже, что запоздалое раскаяние не только не принесёт никакой пользы, но даже и самой возможности принести покаяние Фараху уже не дадут. Никого больше не интересовали ни его уверения в вечной любви, ни даже денежные обещания, которые он мог бы дать… В комнате было темно из-за сдвинутых штор, но мрак всё же оставался далёк от кромешного. Серое подобие света позволяло различать движущийся человеческий силуэт. Фарах загипнотизированно прилип к нему взглядом и более не отводил глаз.
Человек расхаживал перед ним туда и сюда, точно кошка, затеявшая игру с пойманной мышью. Фарах отлично знал, как безжалостна это игра. И чем она обычно заканчивается для мыши…
Особых подробностей различить по-прежнему не удавалось, но киллер был облачён в мягкий тёмный комбинезон, а голову облегала вязаная маска. Он, конечно, не собирался показывать своё лицо тому, кого пришёл убивать. Не собирался он и чего-либо требовать. Или задавать Фараху какие-то вопросы, суля хотя бы выбор между быстрой смертью и медленной. Ни о каком выборе речи не было вовсе. Фарах ощутил себя приговорённым, от возможностей и воли которого уже абсолютно ничего не зависит. Сейчас палач вынет снабжённый глушителем пистолет и…
Всё оказалось гораздо хуже и гораздо страшней. Киллер вытащил нож. Не очень длинный, зато широкий и бритвенно-острый… Лезвие и глаза одновременно блеснули в отсвете фар автомобиля, проезжавшего внизу во дворе. Так вот почему он не выстрелил сразу, как только проник в комнату, вот почему он не убил Фараха спящим в постели! Он собирался убивать его медленно и постепенно, заставляя седеть от мучений и ужаса… Он сам так решил? Или так ему заказали?.. Лично для Фараха это никакого значения, естественно, не имело, но мучительная необходимость узнать на какое-то время заслонила всё прочее. Именно об этом он сейчас спросил бы, если бы вдруг у него вынули кляп изо рта…
Нет! Ему предстояло погибнуть в неведении. Тень хищно скользнула за спинку кресла, Фарах мигом взмок и вывернул шею, силясь что-нибудь разглядеть, но рука, схватившая за волосы, тотчас пресекла его поползновения. Несчастная жертва сразу перестала соображать и забилась в приступе нерассуждающего животного ужаса, обливаясь слезами и мыча сквозь умело загнанный кляп. Когда холодное лезвие прикоснулось ко лбу, Фарах в деталях представил себе, ЧТО сейчас будет, и милосердное беспамятство сомкнулось над ним.