Те же и Скунс – 2
Шрифт:
Потом Никита смотрел на неё издали, и ему хотелось напиться.
– Вы, извините, Дарью Владимировну давно знаете? – подошёл к нему светловолосый паренёк, по виду – студент.
– А ты кто такой? – мрачно поинтересовался Никита.
– Я? Я репортаж пишу… Для «Петербургских ведомостей».
– Тогда пардон…
– Да что вы. Я просто увидел, что Дарья Владимировна вам очень обрадовалась… Думаю, может, захотите что-нибудь рассказать…
Никита вздохнул.
– Нечего рассказывать, – проговорил он решительно. – А вам, газетчикам, и подавно. Такого наврёте…
– А вы лично моё что-нибудь читали? Или смотрели? –
Никита в жизни своей ни дня в офисе не сидел, и ему стало смешно. Он поинтересовался:
– И много написал-наснимал?
– Много, не много… Где ж вам меня знать, я каждый день по презентациям и приёмам не шастаю. Я всё больше по детдомам и по разным помойкам…
Он повернулся, чтобы уйти, но Никита легонько придержал его за рукав:
– По детдомам? А это случайно не ты… где ещё такая баба противная?
– Я. Алексей Корнильев.
– Новиков. Никита… Глебович. Сдвинулось там хоть что после твоего репортажа?..
Они добыли себе бутылку шампанского и по бутерброду – не с икрой, правда, но всё-таки с рыбкой. После второго бокала Лёша сознался, что чувствует за собой некоторую вину. Из его «детдомовского» репортажа, видимо, слишком уж явствовало богатство заведующей, нажитое-далеко не праведными путями:
– Серьги – во-от такенные, с камнями, чуть уши не отрывались… Мы их крупным планом… Ну и вот… должно быть, кто-то увидел. Пришёл воровать и её дома застал… по лбу чем-то тяжёлым… Я и думаю теперь… Если бы не мы с камерой, была бы жива…
– На радость всему прогрессивному человечеству, – хмыкнул Никита. Лёша посмотрел на него… и неожиданно расхохотался.
– Я-то что, – сказал он. – Я так… ещё начинаю…
Вот Борис Дмитриевич – это да!
– Я человек серый, невежественный, только в калькулятор смотрю. Это кто?
– Борис Дмитриевич Благой. Я у него практикантом… Мы с ним такое распутываем! Представляете? Кто-то из-за денег уже несколько садоводств сжёг. Вокруг всего города!..
Знать бы Лёше, сколько внимательных ушей бывает на таких вот банкетах!.. Но он не знал. Даже не догадывался. И Никита не знал. И не было рядом многоопытного Благого, чтобы вовремя заткнуть Лёше рот. Хотя бы бутербродом…
Опознание
Сотовый телефон заверещал через пятнадцать секунд после того, как Снегирёв завершил ритуальную утреннюю пробежку, выбрался из-под душа и включил крохотный аппарат. «Голосовой почтовый ящик» спешил осчастливить его недавно полученным сообщением.
– Алексей, извините… извини за беспокойство, это Жуков… – сказал Валерий Александрович и взволнованно замолчал. Звонками на трубку он не злоупотреблял, скорее наоборот. Мобильная связь в его понимании была слишком дорогим удовольствием: только на крайний случай и только для спасения жизни. Но вот настал час «Д», и он оказался в безвыходных обстоятельствах, и… «Абонент не отвечает, оставьте сообщение». Закон подлости.
За время секундной паузы Алексей успел до смерти перепугаться, не случилось ли чего со Стаськой, но при следующих словах Жукова у него отлегло от сердца.
– Тут нам позвонили… насчёт «Москвича». Вроде как его… обнаружили. Приглашают приехать… Надо бы с вами… с тобой посоветоваться. Позвони, пожалуйста, когда сможешь…
Сообщение поступило в пять тридцать, утра, как раз когда
Скунс прожил на свете столько, сколько киллеру вообще-то не полагается. И не в последней степени благодаря умению просчитывать варианты. Он их просчитал и теперь. Все, какие подсказал его богатый жизненный опыт. Начиная от пистолета, приставленного к жуковскому затылку, и кончая поступившим от кого-то предложением вернуть машину за выкуп.
И решил, что, всего вероятнее, Жукову позвонили не уголовники, а милиция, нашедшая-таки угнанный автомобиль. Но пребывает «Москвич» в состоянии очень плачевном. Разбит, сброшен в озеро или овраг. По каковой причине его, собственно, и смогли обнаружить. А Жуков темнит, выражается сугубо обтекаемо, потому что его могут услышать Нина и Стаська. От которых он, ясное дело, утаил травмирующие подробности…
Снегирёв хмуро покачал головой и набрал номер. Валерий Александрович сразу снял трубку.
– «Мессагу» [52] получил, – по обыкновению коротко сообщил ему Алексей. – Если я прямо сейчас?.. Хорошо…
И весь разговор. Он не стал ни о чём расспрашивать Жукова, потому что на сей раз вместо боя часов на заднем плане прослушивались голоса. Обеих жуковских «девчонок». И развёрнутые вопросы, на которые Валерий мог бы ответить «да» или «нет», тоже не стоило задавать. Потому что за стеной проснулась чуткая тётя Фира, травмировать которую опять-таки было совсем ни к чему.
52
Сообщение (от англ. message; компьютерный жаргон.).
Алексей согнал с дивана Ваську, блаженно разлёгшегося посередине, быстро оделся и побежал за машиной. Тётя Фира давно привыкла к самым непредсказуемым отбытиям и прибытиям своего жильца. И к тому, что он вряд ли правдиво расскажет, чем занимался.
Она полагала, будто он не замечал, как она вздрагивала при каждом новом сообщении о заказном убийстве, случившемся в Питере и окрест. Как боялась упустить какую-нибудь подробность. А потом мучительно силилась сообразить, где был в момент убийства её квартирант – дома или в отсутствии…
Снегирёв не был жмотом и вместе с печкой для прогрева двигателя купил дистанционный пульт. После некоторых ухищрений, предпринятых в кольчугинской мастерской, печка круто «положила» на упомянутые в инструкции двести метров действия пульта и стала бесперебойно включаться на любой стоянке, куда бы Алексей ни поставил машину. Да ещё выдавать ответный сигнал. Дескать, понял, начальник! Жду с нетерпением!.. Что в инструкции уже вовсе не упоминалось, но было очень полезно.
…Если Снегирёв не ошибся – а он скорее всего не ошибся, – то бедолага жуковский «Москвич» теперь, наверное, опять поедет к Кирюшке. И на сей раз – не с обычными симптомами старости, а кое с чем посерьёзнее. В лучшем случае смятая крыша и разбитые стёкла. А то и мотор, вдвинутый внутрь до водительского сиденья…