Театр мыльных пузырей

Сайфер Лина

– Хорошо, хорошо… – Наконец согласно закивала Карла, хватая руку дочери и прижимая её к губам.

– Я буду пить таблетки. Просто чтобы ты знала, что я их пью, ясно? Но никаких процедур, – посуровевшим голосом произнесла Руби, пытаясь заглянуть матери в глаза.

– Хорошо, – вновь всхлипывая, кивнула та.

– И мы не будем делать операцию, – уже тише добавила девушка и сразу продолжила, увидев шокированный взгляд мамы: – Я знаю, сколько это стоит, и я не хочу, чтобы ты тратила все свои сбережения на дело, которое

заранее обречено.

– Но речь идет о твоей жизни! – Карла вскочила со стула и отчаянно схватила дочь за запястье. На мгновение девушке показалось, что в глазах матери сверкнуло безумие.

– Вот именно! – Руби отдёрнула руку. – О моей жизни! Я не хочу, чтобы после моей смерти ты побиралась на улице, потому что отдала все деньги за человека, который всё равно скоро исчезнет!

– Замолчи! Слышишь, хватит! Ты не понимаешь, ты никогда не поймёшь! Ты не можешь… не смеешь так говорить!

Женщина вновь осела и закрыла лицо руками, уже совершенно мокрыми от слёз.

Руби запустила пальцы в спутанные волосы. Голову переполняли тысячи мыслей, а от отчаянных попыток сдержать слёзы начала болеть голова. Происходящее начинало ей надоедать, ибо она знала, что этого можно было избежать, если бы мама просто согласилась с ней. Но та лишь тряслась в беззвучной истерике и чувствовала, как выстроенный ею мир рушится, как её ребенок буквально отказывается от жизни. Руби отчасти понимала мать, но всё равно считала, что куда лучше дать свободу человеку, который скоро потеряет саму жизнь. Разве можно было назвать это неправильным?

И разве можно назвать неправильными чувства женщины, каждый день наблюдающей за своим совершенно отчаявшимся ребёнком, который засыпает со слезами на глазах и просыпается с желанием исчезнуть? Разве можно судить женщину, осознавшую, что единственный лучик света в её жизни скоро потухнет, забирая с собой всё тепло и надежду?

Разве можно судить девушку, сдерживающую слёзы ради желания казаться сильной и стойкой? Разве можно обвинять в желании умереть девушку, унёсшую с собой несколько жизней?..

«Когда ты умрёшь, закончится не только твоя жизнь, Руби Барлоу. И не только ты сегодня больна…» – сказала себе девушка, вытирая сбежавшую из уголка глаза слезу.

– Я смирилась с тем, что Рак занял место в моём мозгу. Теперь только он решает, сколько мне еще ходить по земле, и, увы, с ним не договориться. Я смирилась, – тихо произнесла Руби и направилась к себе в комнату.

– Ты хотела этого, – внезапно громко и с ноткой злобы отозвалась Карла. – Ты так давно жаждала уйти, но ты никогда не думала обо мне!

– Знаешь, что действительно хреново, мам? То, что я даже уйти спокойно не могу, потому что моя чёртова жизнь не принадлежит чёртовой мне! Я никогда не боялась всё закончить, никогда, но каждый раз я останавливалась у самого края, потому что знала, что ты будешь чувствовать! Я знала, что

ты ожидала большего от меня, и мне правда жаль, что я стала для тебя такой большой проблемой. Мне правда жаль, что я перестала думать о себе, и каждый раз на пороге невозврата думаю лишь о том, что скажут люди, что будешь чувствовать ты, что будет происходить в душах тех, кто меня любил! Прости, что я стала ошибкой, которая любит уничтожать себя и кричать в подушку по ночам! Прости, что я стала ошибкой, которая разбивает руки о стены и оставляет порезы на ногах! Прости, что я стала ошибкой, которую ты не заслужила! Ошибкой, которая хочет как лучше, а вместо этого убивает людей!

Кухня погрузилась в напряженное молчание. Карла перестала всхлипывать и полными ужаса глазами глядела на дочь, лицо которой застилали слёзы, руки которой были так сильно сжаты в кулаки, что побелели разбитые костяшки. В покрасневших глазах которой плескалась ненависть. К себе.

– Ты… ты не виновата, милая, – лёгкий испуг и оцепенение женщины сменились безграничным сочувствием.

– Не нужно меня жалеть! – закричала девушка, взмахнув рукой. – Я убила их! Они были детьми, просто детьми, которые еще даже жить не начали, но они мертвы, из-за меня мертвы!

– Руби…

– Нет, молчи! Я пыталась сделать нечто стоящее, я просто хотела, чтобы меня понимали, но не резали вены под мои песни! Я просто хотела быть любимой, слышишь?! Я хотела быть знаменитой, нужной и значимой! Я хотела, чтобы меня чувствовали!

– Эти дети… они не так всё поняли… – начала успокаивать дочь Карла, медленно, шаг за шагом, приближаясь к ней. Разговор зашел о самой болезненной теме для обеих.

– Не так всё поняли?! Как можно «не так понять» смерть?!

– Милая…

– Каково это – знать, что твоя дочь убийца?

Девушка не просто резко сменила тон. Только что беспорядочно машущие руки повисли вдоль исхудавшего тела, на лице отразилась печаль, будто она в одну секунду перестала верить в частичку света, до сих пор остававшуюся в её душе. Из Руби словно вытащили стержень.

Карла ничего не ответила.

– Каково смотреть на свою дочь и знать, что она своим творчеством загубила четыре жизни? Только начавшиеся жизни.

– Я никогда не перестану говорить тебе, что ты не виновата.

– Я заслужила смерть. Я должна понять, что они испытывали, как они боялись, когда делали последний вдох, когда видели свет, закрывали глаза. Я должна чувствовать всё это, потому что я заслужила.

– Руби… – в который раз начала Карла, но уже сама не смогла закончить. Она понимала, что никакие слова не в силах сейчас переубедить дочь, так отчаянно обвиняющую себя в смерти глупых, потерявшихся в жизни подростков.

– Почему это происходит со мной? – в отчаянии прошептала девушка, в глазах которой зияли бездонные пропасти. – Я заслужила это? Чем? Что я сделала не так?