Театр одного зрителя
Шрифт:
— Кроме вашей внучки, ещё кто-нибудь участвовал в конкурсе?
— Конечно. Я была на галёрке и всё видела. В конце одна девочка выступала и была на сто голов выше внучки.
— Это была я, — упавшим голосом произнесла она, вспомнив, как хлопнула дверь на галёрке.
— Надо же, вы так изменились… Вот ведь что получается, когда поступаешь не по совести, — смущённо залепетала старушка. — Так мне и надо, а справедливость всё равно восторжествовала. Всё равно я рада. Талант рано или поздно… Что с тобой, доченька? Тебе плохо?
Видеть старушку так близко ей стало невыносимо,
— Прошу вас оставить меня в покое.
— Господь с тобой. На вас лица нет. Доктора позвать?
— Уйдите! Вы даже представить себе не можете, сколько я перенесла, чтобы эта, как вы говорите, справедливость восторжествовала. А то, что я стала психической больной, справедливо?
— Простите меня. Я не знала. Умоляю вас, простите меня.
— Уходите. Я вас видеть не могу, — чуть не плача, вскрикнула она.
— Простите меня, умоляю… — пролепетала старушка. — Господи, прости меня грешную,
Пятясь, она вышла из палаты, а актриса ещё несколько минут сидела неподвижно, разглядывая букет на тумбочке.
Внезапно её кольнула мысль, что ей противно видеть эту бесстыжую красоту роз на старой перекрашенной тумбочке, и в бессильной злобе смахнула цветы на пол. Спустя мгновение она уже вопила, уткнувшись в подушку, и не услышала, когда в палату вошли.
— Побудь с ней, но не трогай, — шепнул доктор медсестре. — Цветы возьми себе, а я посмотрю, что там со старушкой, и сделаю втык вахтёру за розы.
— А может быть, это сам вахтёр воспользовался случаем и преподнёс ей розы, — тихо хихикнула медсестра.
Доктор подавил в себе улыбку, строго взглянул на медсестру и вышел.
Вопли «затравленного зверька» постепенно стали перемежаться всхлипываниями, перерастающими в плач, который, постепенно угасая, оборвался. В палате воцарилась тишина.
Медсестра осторожно укрыла её пледом, подобрала розы и вышла.
– 31-
— Слава Богу, заснула, доктор. Такая красивая, знаменитая, а тут эта шизофрения прицепилась. Была бы старой, куда ни шло, но когда к молодым цепляется — жалко.
— Жалеть её не надо, и никакой шизофрении нет. Это невроз, чреватый рецидивами. Сон восстановит её силы. Через пару дней, если не раньше, она будет в полном порядке и ещё задаст нам трёпку, как свидетелям слабости. С ней надо общаться предупредительно. Никакого сочувствия или жалости, если не хочешь нажить врага в её лице. Теперь насчёт старушки. У неё сердечный приступ. Кардиолога я уже вызвал. Посиди с ней, пока кардиолог подойдёт.
– 32-
Дверь распахнулась, и актриса стремглав ворвалась в кабинет.
— Доктор, можно к вам? Я вдоволь наревелась и готова к лечению. Только лечите поскорее, а то здесь я, в самом деле, сойду с ума.
— Хорошо. Садитесь. У меня несколько вопросов. Какое отношение старушка имеет к вам? Она уверена, что вы из-за неё попали сюда.
— Нет уж! Это её тайна. Пусть сама расскажет, как она мне нагадили ради своей внучки, — в сердцах произнесла актриса.
— У неё сейчас сердечный приступ, и речь не о ней, а о вас. Вы создали в своём мозгу порочную связь, которую без моей помощи разорвать не сможете. Чтобы помочь, я должен знать
Она удивлённо посмотрела на доктора, задумалась на несколько мгновений, и неторопливо пересказала признание старушки.
— Вы её простите? — спросил доктор.
— Простить её? Из жалости? — встрепенулась актриса. — Простить, чтобы заработать себе индульгенцию на совершение таких же прегрешений?
— Вы не правы, — успокаивающе произнёс доктор. — Прошлый раз мы говорили, что сущность человека во внешнем мире может проявляться довольно искажённо. Здесь стоит вопрос не о прощении поступка человека, а о прощении раскаявшейся души. Вы меня понимаете? Постарайтесь вникнуть в суть причин, побудивших её к свершению неблаговидного, на первый взгляд, поступка. Попробуйте представить, что у вас есть любимая внучка. Поставьте себя на её место и постарайтесь понять её правду.
Она задумалась, а доктор продолжил:
— Если причины не будут противоречить вашим понятиям человечности, то сумеете всем сердцем простить покаявшуюся душу… Подумайте: как бы вы сами поступили на её месте?.. Её поступок останется на Земле, но ведь душа готовится уйти в небо. Облегчите ей душу.
— Что, старушка так плоха? — встревожено спросила она.
— Не хочу вас разжалобить, но это так.
На пороге возникла фигура медсестры:
— Доктор, кардиолог хочет перевезти старушку в реанимацию. Санитара я уже вызвала.
— Я с ней поговорю, — взволнованно произнесла актриса и вышла вслед за медсестрой.
– 33-
Санитар вызвал грузовой лифт и, пока тот, громыхая, поднимался, она подошла к носилкам.
— Я поняла причины, по которым вы так поступили. На вашем месте я поступила бы так же. Я вас прощаю от всего сердца, — произнесла она, убрала седую прядь волос и поцеловала старушку в лоб.
Старушка улыбнулась, а глаза сразу стали влажными и спокойными.
Двери лифта закрылись, и до сознания актрисы вдруг дошло, что старушка навсегда ушла из её жизни. Проследив взглядом, движение лифта вверх, она ещё немного постояла перед закрытыми дверьми.
Ей вспомнилось, что не так давно она также стояла перед закрытыми дверьми, которые навсегда отсекли маму от неё. На душе стало так горько и одиноко, что она чуть ли не бегом вернулась в кабинет доктора.
– 34-
— Доктор, я её простила и получила громадное облегчение. Впервые в жизни я по-настоящему кого-то простила. Теперь я знаю, как надо прощать от всего сердца.
— Я рад за вас, — тепло отозвался доктор и доверительно продолжил:
— Знаете, прощать и каяться хоть и схожие категории, но имеют отличия. Прощение направлено во внешний мир, а покаяние направлено в себя. Прощая, имеем дело с чужим поступком. Когда каемся — то со своим поступком, но побудительная причина одна — стремление восстановить своё душевное равновесие. Когда прощаем, то принимаем чужую правду как свою и тем самым убираем негатив. К примеру, вы сейчас получили душевное облегчение, потому что убрали негатив между собой и старушкой. Вы приняли её правду, как свою, и ваше сердце вновь открыто старушке.