Театр семейных действий (сборник)

Настоящего болгарина я увидела впервые, когда была еще первокурсницей, полностью невменяемой от любви к Сашке. По законам жанра, похудела килограммов на десять. Ненавистные розовые щеки стали, наконец, впалыми и бледными, как у поэтесс Серебряного века, но я продолжала себе не нравиться, да и Сашка время от времени напоминал, что красоты и ума во мне – кот наплакал. Я смиренно соглашалась и от этого любила его еще сильней.

Однажды

– Из Варны прилетел мой коллега с сыном. Красивый мальчик, интеллигентный, не чета твоему обормоту! Покажи ему Москву, угости мороженым, я профинансирую. А вдруг он тебе понравится, начнете переписываться, потом ты в Болгарию, на Золотые Пески полетишь… Его отец вроде бы непрочь подыскать для сына русскую жену, у них это теперь модно.

– Фу, какая гадость! Я не собираюсь замуж за первого попавшегося болгарина. Я Сашку люблю, вот за Сашку и выйду. Зачем мне болгарин?

Разозлилась жутко, но маме отказать не посмела. Решила, что покажу этому красавчику Красную площадь, продемонстрирую русское гостеприимство, и – баста! Может, еще на свидание к Сашке успею. Он узнал меня по красному пальто с белым капюшоном:

– Привет! Я – Асен Маринов.

Протянув руку, похожую на тощую мороженую селедку, я что-то буркнула себе под нос и, не теряя ни минуты, потащила его на Красную площадь.

Болгарин выглядел настоящим иностранцем, хотя по-русски говорил почти без акцента. Никто из наших парней не носил шарфа поверх пальто. В ноябре от загара уже и следа не оставалось даже у тех, кто знал не понаслышке, что такое «бархатный сезон». А его лицо было как из шоколада, и глаза ореховые: стопроцентный натуральный шоколад с орехами. Собирался стать моряком, ну не простым, разумеется, а сразу капитаном корабля… Говорил без умолку, забегал вперед, брал под руку то справа, то слева, острил, угощал мороженым, но я была неприступна. И лишь поглядывала на часы, прикидывая, когда бы сбежать, чтобы не обидеть иностранного гостя.

И вдруг болгарин понял:

– У тебя, наверное, есть парень?

– Я не обязана тебе отвечать.

– Значит, есть, ты – красивая девушка…

– Красивая? Что ты вообще понимаешь в красоте? – покраснев до ушей, накинулась я.

– Может, не все понимаю, но красоту сразу чувствую и вижу. Не слепой. Вот и тебя сразу увидел. Зачем ты разозлилась?

Я растерялась.

Кто говорил правду: Сашка или этот смазливый болгарин?

Даже мама никогда не говорила, что я красивая.

С головной болью я приехала домой.

Мы с Асеном больше не виделись, но приезжая в Варну, я часто оглядываюсь вокруг: Асен Маринов, ты здесь?

Замуж за Сашку я не вышла.

Согласившись стать женой Юрия Михайловича Леснова, красавца с синими глазами и свободной улыбкой, жизнелюба, пижона и франкофона, старше ее почти на двадцать лет, Тася решила не экономить и сшила в ателье на Покровке длинное платье покроя «принцесса» из золотистой иранской парчи в белый горошек. В магазине для новобрачных «Весна», поставив штамп на спецприглашении «1 пара, туфли жен.», купила лаковые белые гэдээровские шпильки.

В

В день рожденья Брежнева, на зимнего Николу, во дворце бракосочетания «Аист» под шампанское и марш Мендельсона цвели букеты полуживых цветов. В этот вторник по сокращенному сценарию, без сантиментов расписывали новобрачных не первой свежести – разведенных или вдовцов.

Накануне приехала школьная подруга Таня, свидетельница ее завтрашнего официального счастья. Проболтали до двух ночи, но и потом сон не пришел. Утром из зеркала на Тасю выкатились больные глаза видавшего виды бассета. Таких глаз новобрачные обычно не носят. Кроме того, болела голова и спазмы бомбили где-то в области солнечного сплетения.

Пять лет назад, когда она впервые была невестой, ее жених – кабинетный московский мальчик, поэт и студент химфака так и не появился в назначенный свадебный день по вполне уважительной причине. Зато нашел в себе силы позвонить: вирус, страшный насморк, температура, мама не советует…

Натянув золотистую шкурку свадебного платья, как в сказке о царевне-лягушке, она будто защищалась и пряталась в этом блестящем камуфляже, чтобы не страшно было быть невестой, хотя бы в окружающей ее коммуналке. Посуетившись в парче на кухне, покрутившись на шпильках возле плиты, накормила горячим завтраком бабушку и Таню, сама – маковой росинки не взяла.

Время выезжать.

Жениха нет.

Телефон молчит.

Бабушка Феня, больная раком и облысевшая от химии, зная контекст предыдущего незамужества, не спускала с внучки мокрых глаз:

– Не психуй, Тасенька. Он, наверное, машину ловит.

– Что значит ловит? Это золотую рыбку старик для старухи ловит, да и то в сказке, а он должен был машину заранее заказать. Может, передумал? Или испугался? Третья жена все-таки, это вам не хухры-мухры… «Морально неустойчив, неразборчив в связях», международный отдел ЦК явно не одобрит, загранкомандировки зависнут, вся жизнь может пойти наперекосяк.

– Сикось-накось, – согласно кивнула Феня, двойным узлом для уверенности завязывая под подбородком шелковую косынку.

Время подпирало: двадцать пять минут опоздания. Сердце – в горле, и даже молчать невыносимо.

Перебил телефон:

– Не сердись, не мог поймать машину, все, как на зло, мимо. Вот сейчас уговорил одного хорошего мужика, объяснил ситуацию, минут через двадцать будем, я только еще цветочки подкуплю. Успеем, не волнуйся, а вы там времени зря не теряйте, спускайтесь и ждите.

Ждать на двадцатиградусном морозе в туфельках, с больной бабушкой, державшейся исключительно на положительном стрессе, было немилосердно.

Когда спустились, у подъезда, распуская бензиновый хвост, их поджидал раздолбанный белый «Москвич», на двери которого односложно синело: «СВЯЗЬ».

– Ой-ё… – И она поверила, что все всерьез.

Уже через час они – законные муж и жена при цветах и подарках. Он подарил нейлоновую японскую куртку цвета спелого апельсина, она – грузинскую чеканку с танцующими в хороводе узкобедрыми и широкоплечими мальчиками, почти как у Матисса.