Театр в квадрате обстрела
Шрифт:
Бригадный комиссар обернулся к залу и показал кулак. Но никто не понял этого жеста, и зал продолжал неистовствовать. Девочки и мальчики собрались было повторять номер — надо, значит, надо! — как вдруг комиссар поднялся во весь свой могучий рост и крикнул:
— Запрещаю повторять танец! Это блокадные дети, надо же понять!
Зал притих.
Концерт окончился.
— Вот это годится, это нам нужно, товарищ Обрант! — сказал бригадный комиссар, явно намекая на неуспех первоначальной танцевальной группы агитвзвода. — Молодцы ребята! Только, конечно, выглядят плохо. Я сейчас распоряжусь, чтобы сразу же после концерта всех отправили в госпиталь. Надо их подлечить. Это будет им вроде
Госпиталь № 2237. Мальчики и девочки, приняв горячую ванну, переоделись в белые пижамы. По утрам им приносили по кусочку шоколада, плотно кормили, заставляя побольше отдыхать. За широкими окнами палаты уже висели мокрые сосульки, ярче светило солнце. Между воронок от бомб, у развороченных рельсов, возле разбитых теплушек упруго тянулась вверх молодая трава.
Поздно вечером, когда ребята уже спали, в госпиталь приезжал бригадный комиссар Кулик. Он обходил палаты, задумчиво глядел на спящих и уезжал, иногда так и не сказав ни слова.
Время от времени юным танцорам передавались посылки, которые приходили на фронт от многих советских людей, живших в тылу и работавших для победы. В одной из посылок девочки обнаружили письмо:
«Дорогой товарищ!!
Посылаю Вам небольшую посылочку и желаю Вам больших успехов в борьбе с фашизмом. И желаю со скорой победой вернуться домой. Мы все, товарищи, находящиеся в тылу, всячески стараемся поддержать нашу любимую Красную Армию.
Напишите, дорогой товарищ, о своих подвигах.
Апрель пролетел незаметно. Подростки не выдержали и еще в палате начали разучивать новые танцы и давать концерты для раненых бойцов и медицинского персонала. Не желая отрывать Аркадия Ефимовича от дел в агитвзводе, юные танцоры сами ставили себе танцы, фантазируя, критикуя друг друга. А вскоре, еще до выписки из госпиталя, танцорам пришлось съездить для важного выступления в Ленинград.
Концерт проходил в бывшем дворце Кшесинской. В зале сидели вооруженные бородатые мужчины в тулупах, в полушубках, валенках, перепоясанные ремнями, и с напряженным вниманием смотрели на сцену. То были партизаны, доставившие в Ленинград первый в истории блокады обоз продуктов с Большой земли. После каждого номера они громко кричали «ура» и оглушающе хлопали могучими ладонями.
В конце апреля танцоров выписали из госпиталя поздоровевшими, окрепшими. В агитвзводе их встретили радостно. Жизнь стала интереснее, веселее.
И тогда шестеро юных ленинградцев решили завести свой журнал. Назвали его довольно пышно: «Страницы из истории «Рыбачат», том I». В этот журнал заносились события повседневной фронтовой жизни, собственные впечатления, письма к оставшимся в Ленинграде родным и учителям, высказывания о работе ансамбля. Строки из этого журнала — юношески наивны. Но в них поражает та высокая степень искренности и правдивости, какая возможна, когда человек размышляет о самом себе и не предназначает свои записи для постороннего глаза.
Вот одно из писем.
«27 апреля 1942 г.
Наконец настал день, когда мы можем сообщить Вам нашу радость. Сегодня — праздничный день: всю нашу шестерку приняли в ряды ВЛКСМ. Мы горды!
Но надо сказать, что в политике мы очень и очень отсталые. Здесь за нас возьмутся, дадут общественную работу, будут проводить с нами политбеседы. Вероятно, в чем мы не сомневаемся, через некоторое время из нас вырастут вполне политически грамотные люди.
Кроме основной работы и общественной нагрузки мальчики будут изучать зенитное дело, девочки — медицинское, и
Юному пополнению агитвзвода выдали новенькие комсомольские билеты. На каждом стояла печать: «Действителен без фотокарточки».
Вскоре начались занятия военным делом. Успехи оказались «налицо»: Валя Штейн, стреляя из пистолета, целилась так старательно, что отдача пришлась прямо в лицо. Нос посинел и распух.
Валя вообще отличалась необыкновенной старательностью и исполнительностью. Как дежурной по комнате ей просто цены не было. С вечера готовила она ведро воды. Вставала часа в четыре утра и, тихонько, как ей казалось, передвигая мебель, начинала мыть пол. Друзья просыпались, поминали Валины добродетели отнюдь не добрым словом, но она продолжала скрести пол, смиренно снося попреки. А потом, когда до подъема и завтрака оставалась еще уйма времени, садилась за стол и, шурша бумагами, скромно творила «Историю «Рыбачат», том I».
Жизнь входила в размеренные рамки. Когда дневальный будил ребят звуками бог весть откуда взявшейся детской игрушечной шарманки, мальчики и девочки бежали к Неве — «заряжаться» и купаться. Потом долго репетировали с Аркадием Ефимовичем новые номера. Репетировать приходилось на проезжей дороге — она была наиболее ровным местом. Танцы на шоссе то и дело прерывались проносившимися мимо военными машинами и тут же возобновлялись снова. По вечерам приходили друзья — политработники, актеры, журналисты из местной армейской газеты: полковник Феодосий Васильевич Конанчук — начальник политотдела дивизии, Наум Фрейдович — конферансье и артист-кукловод агитвзвода, Веня Фомин — пианист и газетчик. Фомин подсаживался к роялю, играл Шопена или Скрябина. Аркадий Ефимович говорил: «Ну, попробуйте, пофантазируйте» — и сильфиды в толстых ватных штанах самозабвенно кружились по избе.
Обрантовцы занимались иногда и делами, от искусства весьма далекими. Однажды они сложили в здании школы некое сооружение, которое одни принимали за плиту, другие — за саркофаг; третьи вообще отказывались подыскать подходящее название для возникшего в комнате страшноватого сооружения из кирпича и глины. Юные танцоры все делали с полной отдачей. Провозившись до вечера, они заложили свою странную конструкцию дровами и подожгли их. Вдоволь полюбовавшись на огонь, который горел как-то неуверенно и вяло и норовил вылезти наружу, они выскочили в коридор, чтобы найти Аркадия Ефимовича и показать ему дело рук своих. Обрант остолбенел. Перед ним стояли и счастливо улыбались существа с черными носами, лбами и подбородками. Но самое странное заключалось в том, что при каждом слове, при каждом вздохе изо рта и ноздрей этих чертенят валил дым… «Печку» пришлось срочно гасить и искать специалиста, который уберег бы фронтовое село Рыбацкое от пожара.
В ту пору начались регулярные концертные выступления — в Рыбацком, Усть-Ижоре, Обухове, Колпине. Аккомпанировали танцорам пианист А. Розанов и баянист Г. Линкевич. Агитвзвод 55-й армии с каждым днем приобретал на фронте все более широкую популярность.
Одна из юных танцовщиц Дворца пионеров — Валя Сулейкина ничего не знала о судьбе своих товарищей.
С первых же дней войны, проводив на фронт брата, Валя решила пойти на завод «Вулкан», где он работал, и встать на его место. Завод выпускал военную продукцию. Валя работала в три смены, спала нередко тут же в цехе, на столе. В те дни она похоронила всех близких и осталась совсем одна. Когда в районе, где жила Валя, объявили мобилизацию первой тысячи девушек в ряды Красной Армии, Валя Сулейкина оказалась в их числе. Она стала телефонисткой на КП артиллерийского полка.