Театр в квадрате обстрела
Шрифт:
Суровость Александра Александровича тогда, в середине шестидесятых годов, не скрою, поначалу больно задела меня. Позднее правота Крона стала очевидной. Я благодарен ему: он не пожалел времени и сил, чтобы сделать работу младшего собрата по перу лучше, точнее, прямее.
Вскоре мы окончательно подружились, испытывая взаимные, как мне кажется, симпатии и уважение, взаимный интерес к работе другого. Мне всегда нравилась строгость Крона к писательскому делу, к уровню нашего литературного профессионализма. А требовательность Александра Александровича к себе и другим проявлялась в любой его работе — от статьи в «Литературной газете» о чрезмерном и часто бессмысленном употреблении в нашей литературной практике кавычек — до романа «Бессонница», до последней его повести
Номер «Нового мира» с публикацией повести «Капитан дальнего плавания» вышел буквально накануне дня смерти Крона — в последних числах февраля 1983 года. Это драматическое совпадение побудило меня, как, очевидно, и многих, читать последнее произведение писателя с особым волнением. Александр Александрович успел завершить важнейшее дело своей жизни — поставить литературный памятник другу, легендарному подводнику № 1. Но, кроме всего этого, я воспринял поразительное по силе повествование как последний урок, преподанный мне большим мастером, урок того, как на основе откровенно, точно, почти протокольно раскрытых документов и живых человеческих воспоминаний можно создать художественную прозу высокого достоинства и накала. Александр Крон навсегда останется для меня одним из тех мастеров, чье творчество определяет перспективу профессионального движения вперед. Да, музыкальную комедию в условиях осады можно написать в неполных три недели, если этого требуют интересы обороны. Но в свой актив он скорее записал бы «Глубокую разведку», пьесу, над которой трудился три года, или «Капитана дальнего плавания», плод четвертьвековых мучений и усилий. Им владело чувство ответственности перед литературой. И книги он писал так, чтобы они жили долго.
…Рассказ о Владимире Ивановиче Честнокове «Три Сирано в осаде» вообще не входил в первое издание этой книги — он написан и опубликован позднее. Сейчас, собираясь сказать, каким милым и интеллигентным человеком был Владимир Иванович, я подумал, что почти все герои этой книги — люди милые, интеллигентные, скромные. Может быть, такими их сделала война? Она не ожесточила их, напротив, они стали тоньше, добрее, милосерднее. В словаре Ожегова сказано: «Интеллигентный — образованный, культурный». Такое разъяснение не исчерпывает понятия. Было в моих героях нечто еще, может быть, их низкий болевой порог, через который легко переливалась боль и горе других. Война и блокада научили их, как, очевидно, и миллионы людей, думать не только о себе.
Говоря о работе над образом Сирано де Бержерака, Честноков, возможно, вообще не упомянул бы о войне, о том, как его романтический герой стал участником ленинградской осады, как сопротивлялся ей. И снова, уже не в первый раз в работе над этой книгой, помогли другие участники событий, кровно заинтересованные в полноте картины художественного творчества ленинградцев.
Вернемся, однако, к тем, кто здравствует поныне. Соавтор Вишневского и Крона по работе над музыкальной комедией «Раскинулось море широко» Всеволод Борисович Азаров стал за прошедшие десятилетия не только признанным поэтом, но и общественным деятелем. Обратился он и к прозе, написав биографическую повесть о своем товарище блокадных лет Всеволоде Вишневском.
Всеволод Борисович сохранил молодой темперамент, подвижность, азарт. Он редко подолгу живет дома. Его можно увидеть на встречах с моряками любого из наших военных флотов, на читательских конференциях, в составе различных писательских делегаций. Азаров то и дело перемещается в пространстве нашей огромной страны, да и целой Европы, на самолете, поезде или корабле, и всюду, если просят, читает стихи, с особенным подъемом — «за родную Одессу».
Когда в ноябре семьдесят пятого года ушла из жизни Ольга Федоровна Берггольц, Азаров посвятил ее памяти прекрасные стихи:
…Слышу песню твою, Вижу резкую поступь твою, Комсомольскую юность, В которой свою узнаю. НикакихВыбрав высокий путь в искусстве, художники оставались верны ему и сегодня. Голос Марии Григорьевны Петровой, ныне народной артистки республики, до сих пор продолжает звучать в ленинградском эфире, рассказывая взрослым и детям о любви, чести и долге человека. Ефим Юльевич Учитель, ныне народный артист СССР, лауреат Государственной премии, стал ведущим режиссером-документалистом. После войны он снял немало лент и среди них, в 1981 году, «Доброе утро, люди», посвященную Ольге Берггольц.
Поразительна творческая молодость Нины Васильевны Пельцер! В непрестанном поединке с возрастом она побеждает.
В январе 1983 года Ленинград отмечал сорокалетие прорыва вражеской блокады и тридцатидевятилетие полного ее снятия. В городе состоялось несколько больших торжественных вечеров, и в них приняли участие многие герои «Театра в квадрате обстрела». Ветераны блокадного искусства вспоминали былые победы. Но вот ведущий Герман Орлов объявил выступление заслуженной артистки республики Нины Васильевны Пельцер. Он напомнил об известной блокадной записке Вишневского, Крона и Азарова. «…И в концерт моряков — как бомба — ворвалась Пельцер». И тогда случилось то, чего никто в зале не ожидал.
Пельцер ворвалась — да, снова ворвалась! — под звуки «Яблочка» в брюках, полосатой кофточке, похожей на тельняшку, в бескозырке на голове. Когда отзвучали первые такты и никто в зале еще не верил, что это — всерьез, из-за кулис выскочили два молодых матроса. И начался танец, какого еще не видели ни ленинградцы, ни корабельные палубы, танец, презревший не только гром пушек, но и само время. Блокадная «бомба» оказалась замедленного, точнее — продленного действия. Ветеран опереточной сцены, зажигательная артистка отбивала чечетку, как делала это на холодной сцене блокадной Александринки много лет назад… Остается добавить, что в том недавнем восемьдесят третьем году, когда на сцене ленинградского Дворца культуры имени Первой пятилетки бушевал этот танец, исполнилось пятьдесят семь лет сценической деятельности замечательной артистки.
Сейчас вы закроете эту книгу и окончательно вернетесь в настоящее время. Оно соткано для вас из других дней и ночей, иных будней, новых праздников. У настоящего времени — свои тревоги, радости, подвиги. Блокада, оборона Ленинграда, искусство осажденного города уходят все дальше и дальше — для молодых, родившихся после войны, и никуда не уходят для тех, кто жил в те дни в Ленинграде.
Настоящее время отмечает сорокалетие великой Победы над фашизмом. Много это или мало — сорок лет? Люди, рожденные в мае сорок пятого года, могут сегодня стать дедушками и бабушками. А для их внуков, делающих первый вздох, трагические события сороковых годов двадцатого века, хроника «ревущих сороковых» встанут на школьных уроках в один ряд с Троянской и Столетней войнами, первой мировой. О Троянской написана «Илиада». О Столетней писали А. Франс, П. Мериме, Б. Шоу. О первой мировой — А. Толстой, Э.-М. Ремарк. А «проходя» на уроках Великую Отечественную, учителя «зададут» ребятам прочесть «Василия Теркина», «Живых и мертвых», «Февральский дневник».
Но живо еще и мое поколение. Это наши дети родились в сорок пятом. И первая половина сороковых годов — памятный для нас урок истории. Живы еще и ветераны. Это им надевают красные галстуки на пионерских линейках и торжественных вечерах. Есть, к кому и сегодня можно обратить слова: «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…»
Повторяю еще раз: не обо всех героях блокадного искусства удалось рассказать в этой книге. Что делать?.. Могу лишь привести заключительные слова из «Василия Теркина»: