Театральный бинокль (сборник)
Шрифт:
В подвале был оборудован красный уголок, там же стоял стол для пинг-понга.
Когда Геннадий Петрович спустился в подвал, Светлана Григорьевна играла с какой-то старушкой. Старушка — в джинсах и пестрой майке, Светлана Григорьевна — в шортах и розовой кофте. Загорелые длинные ноги, худая, нет — худощавая, сухопарая, поджарая. Короткая прическа. Прыг-скок. Пинг-понг. Старушка задыхалась, металась, проигрывала.
Геннадий Петрович тихонечко присел на скамейку, стал ждать.
Дамы
А он — терпеливо ждал.
Наконец старушка выдохлась, проиграла, ушла.
— Теперь — со мной, пожалуйста, — вскочил Геннадий Петрович. — Хоть немножко!
— Что ж, давайте, — лениво согласилась она, не глядя. — Начнем?
И ударила ракеткой по шарику — и взглянула на партнера.
И узнала. Замерла в неудобной искривленной позе, полусогнувшись, замахнувшись ракеткой, и белый шарик замедлил свой быстрый полет — застыл над столом. Стоп-кадр.
— О, — сказала Светлана Григорьевна, выпрямляясь и бледнея. — Вот это сюрприз... Как вы здесь оказались, Геннадий Петрович?
— Я здесь живу, — произнес он робко, словно извиняясь, словно прося прощения за бестактность.
— Странно, — тихо сказала она, — А ведь я вас ни разу не видела.
— Я переехал недавно.
— Странно, — повторила она.
— Что ж вы не играете? — улыбнулся он. — Может, на подачу? Ну-ка, ну-ка. Давненько не брал я в руки ракетку!
— Знаем мы вас, как вы не умеете... — прошептала Светлана Григорьевна и вдруг нахмурилась, рассердилась: — Не хочу играть. Надоело!
— Ну, пожа-а-алуйста, — взмолился он. — Хоть пять минут.
«Пожалуйста, не уходи, — взмолился он, — я очень тебя прошу».
— И потом, шарик развитый, — проворчала она. — Видите — трещина?
— У меня есть запасной, — Геннадий Петрович быстро достал из кармана шарик. — Вот — видите?
«Ну, пожалуйста, — подумал он. — Хоть немножко — пожалуйста».
— Я устала.
— А мы понарошку, — неловко подмигнул он. — Мы не всерьез.
— Ну, ладно, — вздохнула она. — Сыграем. Как будем — на счет?
— Может, разомнемся?
— Что ж, разомнемся... Начали! Раз! Раз!
— Как поживаешь, Света? — спросил он, отбивая первые удары.
— Разве мы пили на брудершафт? — удивилась она.
— Пили когда-то.
— Это было сто лет назад.
— Десять.
— Вы будете играть или нет? — она остановилась, прижав шарик ракеткой к столу. — Играть так играть.
— Подавай, — кивнул он.
— На счет?
— Давай на счет, — согласился Геннадий Петрович.
— О’кей, — и она послала резкий, крученый, коварный.
— Один-ноль, — сказал он, начиная проигрывать. — А я ведь и правда с тех пор не играл. А когда-то...
— Может, хватит
— Нет, нет! — испугался он. — Играем дальше. Ваша подача.
Он опять перешел на «вы».
— Так... так!.. — бормотала она, пружинисто отпрыгивая то влево, то вправо. — Ну вот... теперь уже лучше!.. Так... молодец! Ага! Ах, черт!..
— Два-один, — сказал он, довольный, что выиграл хоть одно очко. — Ну вот, сухой счет мне уже не грозит.
— Поздравляю, — ехидно сказала она. — Подаю!
И он не успел даже заметить, как шарик ударился о край стола на его половине — и отскочил в сторону. А он — лишь рукой забавно дрыгнул. Непроизвольно. Как петрушка.
— Три-один, — сказала она.
— Давай подавай!
— Ага! — засмеялась она азартно и выиграла новую подачу.
— Давай!
— А ты ничего — разыгрался, — сказала она (и он даже вздрогнул от внезапного «ты»). — Быстро вошел в форму.
— Твоя заслуга, — сказал он. — Очень уж ты заразительно играешь.
— Хочешь расслабить меня комплиментами?
— Какие комплименты, — возразил он, продолжая играть все четче, все автоматичнее, все небрежнее и точнее. — Ты ж была лидером — в институтской команде. А сейчас — как успехи?
— Какие? Спортивные, что ли?
Раз! Раз!
— И спортивные, и вообще, — он послал шарик низко, над самой сеткой — и она пропустила удар, не успев сменить позицию. — Три-два! Ну, как?
— Что — как?
— Да все насчет успехов. Как живешь, Светик? Чего уж теперь дуться друг на друга? Дело прошлое... Как поживаешь?
— Прекрасно, — сказала она, яростно забивая шарик в угол. — Четыре-два. А насчет меня можешь быть совершенно спокоен. Я счастлива. И слава богу, что мы тогда разошлись. Я не предназначена для семейной жизни.
— А я — предназначен, — вздохнул он почти непритворно. — Не буду скрывать — я ведь долго не мог забыть... ах, черт! Пять-два, в твою пользу. Жестокая ты? Света.
— В каком то есть смысле?
— В любом. Во всех смыслах. Даже сейчас — не даешь мне фору. Режешь безжалостно... чуть в глаз не попала!
— Шесть-два, — сказала она.
— Значит — все хорошо?
— Конечно. Скоро буду заведовать кафедрой.
— Поздравляю... Ага! Прошляпила ударчик? Шесть-три, мадам. Ну, а в личной жизни — как?
Она замялась, после паузы вяло сказала:
— Да никак... На! Получай!
— Семь-три. Лихо.
— Тренироваться надо, дорогой товарищ.
— Уф, черт, — и он вытер пот со лба. — Ты меня совсем загоняла, Светик.
— Что, запыхался? Давай, давай! Потеря подачи! Минуты две играли молча. Потом она вдруг спросила: