Тебе держать ответ
Шрифт:
— Но мой клан… мой клан сейчас… — он никак не мог выговорить слово, жуткое слово, которое прежде опасался произносить даже в мыслях, и Алекзайн с неожиданной беспечной жестокостью сделала это за него:
— Уничтожен? Что ж, тогда забудь о своём клане. Придётся найти другой путь.
Она обернулась, и её лицо смягчилось, словно она только теперь осознала тяжесть груза, который взваливает на него.
— Разве я говорила, что это будет легко? — спросила она мягко, с таким сочувствием, с таким терпением, что Адриан не удержался и бросился-таки к её ногам. Он обхватил руками её колени, ткнулся в них лицом, чувствуя, что сердце вот-вот разорвёт
— Ты сделаешь это для меня, — тихо сказала Алекзайн. — Сделаешь?
— Сделаю, — выдохнул он.
— Для меня, Адриан?
— Я сделаю это для тебя, — сказал он, и она улыбнулась, слабо и так спокойно, будто теперь ей не страшно было и умереть.
Потом, много времени спустя, Адриан встал и, пошатываясь, побрёл к выходу. Алекзайн не останавливала его, просто смотрела ему вслед взглядом, который с той минуты надолго поселился в её обведённых тёмными кругами глазах. Когда дверь за ним закрылась, улыбка не исчезла с её губ, но ноги ослабли, и она тяжело прислонилась к стене, глядя в окно и слушая шелест книжных страниц.
Я знала, что сделаю это, Том, сказала она, отдалённо ощущая его и втайне наслаждаясь его бессилием, его злостью, его отчаянием и больше всего — его невозможностью ни ответить, не перестать слышать её голос.
Не бойся, мой дорогой. Ты знал, что делаешь, но я знаю тоже. Всё будет хорошо. Теперь всё будет так, как должно быть, подумала Алекзайн и прижала пальцы к губам, то ли посылая ему поцелуй, то ли отказываясь говорить больше.
Адриан плохо помнил, как добрался до своей спальни. По дороге ему не встретилось ни души — в доме, кроме Алекзайн, жили лишь Вилма и угрюмый кучер Гильбер. Он брёл короткими и в то же время бесконечными коридорами, спотыкаясь и не помня ничего, кроме её обведённых тёмными кругами глаз, запаха лилий… и своего голоса, своего нового взрослого голоса, обещавшего сделать это для неё.
Сделать что угодно для неё.
В своей комнате он рухнул на кровать и какое-то время лежал, бессмысленно пялясь на балдахин. Потом лениво, не прибегая к помощи рук, стащил с себя ногами сапоги — новые сапоги, которые подарила ему его леди. Вся одежда, которая была на нём сейчас, была её подарком. Его жизнь была её подарком. Жизнь, и что-то большее, что-то, от чего захватывало дух, хоть он и не мог подыскать этому названия.
Его клонило в усталый сон, словно после долгой тяжёлой работы, и в то же время сердце стучало, не давая расслабиться. Адриан с тихим стоном перекатился на живот и уткнулся лицом в покрывало. Что-то царапнуло грудь, и, поёрзав, Адриан вспомнил, что сунул за пазуху письмо…
Письмо Анастаса.
Адриан сел и достал свиток. Подержал его в руках, медля, и уже хотел вновь развернуть, когда дверь распахнулась — и, как следовало ожидать, Вилма бесцеремонно вторглась в его покои.
Адриану это начинало уже надоедать.
— Чего тебе? — резко сев, грубо спросил он.
Она застыла на пороге. Адриан увидел в её руке подсвечник с толстой свечой, тускло отливавшей белизной в сумерках.
— Света тебе принесла, — ответила Вилма, и Адриану почудилась в её голосе сдерживаемая обида. Он не позволил себе раскаяться и, вскочив, почти вырвал подсвечник у девушки из рук.
— Ну, принесла? Благодарствую. Теперь пошла вон.
— А огня не надо? — язвительно поинтересовалась Вилма
— Спасибо. Ты можешь идти, — почти ласково сказал Адриан и, отвернувшись от неё, зажёг свечу. Это не сразу ему удалось — огниво было плохое, а фитиль лохматый. Наконец над воском вспыхнул тонкий огонёк. Адриан удовлетворённо вздохнул — и тут обнаружил, что Вилма всё ещё стоит за его спиной, тихо, словно не дыша.
— Что тебе ещё? Я же сказал, ты можешь…
— Дурак. Глупый… гадкий, ещё и глупый! Поверил ей, да? Слушал её? А она ведьма! Богами проклятая ведьма! — закричала Вилма и, круто развернувшись, бросилась в темноту и пропала в ней. Только гулко хлопнула дверь, отдавшись кратким эхом под потолком.
Адриан стоял, приоткрыв рот, не замечая, что свеча быстро тает и воск уже течёт по подсвечнику, и смотрел Вилме вслед.
2
В последние недели он редко видел сны. Должно быть, слишком сильно уставал, и измученное за день сознание отказывалось от лишней работы, предпочитая благодатные часы небытия. Первая ночь, проведённая Адрианом в доме над утёсом, на краю Косматого моря, была первой ночью снов. Первой ночью кошмаров, и длилась она без конца.
Он не знал, что именно ему снится, даже в тот миг, когда видел сам сон. Там были краски, звуки, чьи-то золотистые волосы и шепот, переходящий в шипение, но и много чего ещё, и сон был совсем о другом. Адриан кричал, и в другое время непременно проснулся бы от собственного крика, но этот кошмар держал его слишком цепко. Потом в сон пришёл холод, чувство прикосновения — первое тактильное ощущение в этом кошмаре, кошмару не принадлежавшее, и именно поэтому оно смогло вернуть Адриана в явь.
Он сел в кровати, задыхаясь, моргая от заливавшего глаза пота и резкого света, бьющего в лицо. Был яркий, солнечный день, недавно взошедшее солнце висело в окне над морем. Леди Алекзайн сидела на краю постели и держала его руку в своих холодных ладонях.
— Всё хорошо, Адриан, — сказала она, вызвав у него мучительное воспоминание. — Теперь всё будет хорошо.
Она не сказала «это только сон», как сказал бы Анастас, как когда-то, очень давно, говорила матушка и как — что за странная мысль… — наверное, сказал бы Том. Но сделала нечто более важное — дала обещание. Адриан посмотрел на неё с невыразимой благодарностью, потом вздрогнул и отстранился, сообразив, как он выглядит после сна. Кровь прилила к его щекам.
— О, простите, миледи, — с искренним раскаянием пробормотал он. — Я вас потревожил…
Она засмеялась. Смех у неё был негромкий, как будто сдержанный — интересно, смеётся ли она когда-нибудь во весь голос, от души.
— Ты потревожил меня, родившись на свет, Адриан Эвентри. Поздно просить прощения.
Он не мог понять, шутит она или нет, поэтому промолчал. Он спал в штанах и сорочке, опасаясь очередных вторжений Вилмы, поэтому сейчас мог без особого стеснения выбраться из постели, даже не очень глупо себя при этом чувствуя.
«Странно, что она не спросила, что мне снилось», — отчего-то подумал он. Хотя ему нечего было бы на это ответить.