Тебе конец, хапуга!
Шрифт:
– Слушай, очкарик, вали отсюда. Нам работать надо.
Доцент не хотел сдаваться. Но его вместе со студентами дружно оттеснили в сторону. Экскаваторы вновь заработали. «Рана» в теле горы ширилась и ширилась.
И тут к гулу дизелей примешался звук мотоциклетного двигателя. Черный мотоцикл, обогнав самосвал, направлявшийся под погрузку, вырулил к экскаватору. На нем восседала странная парочка – Ларин в черной кожанке, застегнутой под самое горло, и ветеран Новицкий. Федор Юрьевич был одет по-праздничному: старый, но еще вполне приличный костюм, белая
Начальник строительного управления сразу почуял неладное, но предпринять ничего не успел.
Ветеран с топором решительно слез с мотоцикла и встал возле экскаватора. Механизатор так и застыл за рычагами. Застыла и занесенная стрела с острозубым ковшом. Замер и сдававший задом под погрузку «КамАЗ».
– Ты что, Павловна, себе позволяешь? – Он грозно посмотрел на бабенцию в зеленом сарафане. – Ты мне что обещала, когда я в твой отдел культуры приходил? Памятник на партизанской могиле отремонтировать, а теперь вот что задумала… И как у тебя руки только не отсохнут? Там же друзья мои боевые лежат. Они за вас всех погибли, а вы их кости самосвалами хотите на дорогу вывезти! До такого даже немцы не додумались бы. Фашисты вы!
Вид ветерана с боевыми наградами подействовал даже на гастарбайтеров. Все-таки о Великой Отечественной войне они знали не только из школьной программы, но и из рассказов старшего поколения. Однако бабенция, заведовавшая культурой в районе, оказалась непробиваемой. Как у всякого чиновника, у нее имелся ответ на любой вопрос.
– Я понимаю ваши чувства, чувства ветерана, но оскорблять меня не надо. Святотатства мы не допустим. Воинские захоронения для нас святое. Вот и решение депутатов – перезахоронить прах партизан в городском саду в райцентре. Там могилу закрепим за ближайшей школой…
Со слов бабенции от культуры выходило, что перенесение останков партизан в горсад – самый лучший выход. Там и за могилой присмотрят, и цветы на праздники возложат, и все это послужит патриотическому воспитанию подрастающего поколения. О том, что тревожить прах – это не по-христиански, дама даже не пыталась вспоминать.
Бывший партизан выслушал всю эту галиматью, а затем покрепче сжал увесистый топор во все еще сильной руке.
– Короче, так. Если кто ко мне сунется, у меня рука не дрогнет, череп раскрою. Так что убирайтесь отсюда.
Сверкали на летнем солнце начищенные медали, отливали эмалью ордена. Ветер шевелил седые волосы на голове бывшего партизана. И никто не сомневался, что свою угрозу Новицкий исполнит. Все-таки замахнулись на святое.
Начальник строительного управления пошептался с водилами. Но у гастарбайтеров – выходцев из Средней Азии, уважение к старикам, а тем более заслуженным, было в крови. Никто и с места не двинулся.
– Вот же черт, – пробормотал начальник, подходя к главе отдела культуры. – Что делать-то будем?
Бабенция задумалась, косясь на ветерана.
– Правоохранителей вызывать.
Начальник строительного управления принялся тыкать кнопки мобильника, но говорить при всех не решился – отошел в сторонку. После чего, на всякий случай, позвонил и Пефтиеву. Все-таки афера с заменой гидронамыва песка из русла реки была взаимной.
– Ну, все, вызвал. Скоро приедут, – шепнул начальник бабенции в зеленом сарафане.
Внимание всех настолько было приковано к упрямому ветерану, что никто не заметил, как исчез Андрей Ларин. Больше всех волновался доцент-археолог. Он уже понимал, что его путь через Академию наук и Министерство культуры тупиковый. Бюрократическая машина не успеет сработать. И прежде чем государство возьмет под охрану раннюю средневековую стоянку викингов, гору просто-напросто сроют вместе с таящимися в ней артефактами. Оставалась надежда на ветерана, вышедшего с топором защищать воинское захоронение.
Менты особо не спешили – приехали лишь через час на двух машинах. Приближались они к горе красочно, с включенными мигалками, явно намереваясь таким образом оказать психологическое давление на взбунтовавшегося ветерана. Следом за ментами приехали и Пефтиев с Мандрыкиным и Асей Мокрицкой, на этот раз уже не на арендованном автобусе, а в огромном новеньком внедорожнике «Шевроле».
Новицкий и глазом не повел, когда из полицейской машины выбрался пузатый майор с мегафоном в руках.
– Опять этот старикашка, – недовольно морщился Пефтиев, рассматривая бывшего партизана через окно джипа. – И когда они все только поумирают? Чуть что, ордена на грудь и заводят одну и ту же песню: «Мы за вас кровь ведрами проливали».
– Менты с ним быстро разберутся, – проговорил Мандрыкин, – они же у нас прикормленные.
– А мне этот старикашка даже нравится – настоящий мужик. Умеет за себя постоять, – произнесла Ася с восхищением. – Не то что некоторые – чуть что, ментам звонить.
Пефтиев укоризненно покачал головой:
– Ася, не забывай, откуда всем нам деньги капают. Я многое могу простить, но если кто-то хочет отнять наши деньги, то лучше ему на моей дороге не попадаться.
Пузатый майор поднес ко рту мегафон и грозно предупредил:
– Гражданин ветеран, предупреждаю вас об ответственности. Ваши действия незаконны. Не нарушайте общественный порядок. Покиньте место добычи грунта, не препятствуйте строителям.
– Да пошел ты, – крикнул в ответ Новицкий, выпячивая грудь колесом.
– В случае неповиновения к вам может быть применена грубая сила. Предупреждаю об ответственности за противоправные действия, – гулко неслось из мегафона.
– Ты меня не кошмарь, – прокричал в ответ бывший партизан. – Меня и в гестапо пытали, и каратели на меня охотились. За кого ты, молокосос, заступаешься? За фашистов этих? – И Новицкий повел перед собой топором, явно имея в виду дорожных строителей и примкнувшую к ним бабенцию от культуры.