Тебе принадлежу

Победа Виктория

Не дослушиваю, бросаю трубку, срываюсь с места, обуваюсь на ходу, хватаю ключи и вылетаю из квартиры. В голове лишь одна мысль: «Только бы успеть»

Глава 21

Катя

Выбегаю из подъезда на сверхзвуковой скорости, не замечая ничего вокруг. Я должна быть с ним. Рядом. Как можно скорее оказаться возле него.

— Катя, — сталкиваюсь с чьей-то широкой грудью, слезы застилают глаза, и я не сразу понимаю, что каким-то необъяснимым образом оказалась в объятиях Матвея. Что он здесь делает? Совершенно ни к месту, вдруг, вспоминаю,

что так ему и не перезвонила, но сейчас не до того, я должна быть в больнице, рядом с Максом, а все остальное подождет.

— Макс он… — пытаюсь объясниться, но язык заплетается, слова застревают в горле, — мне надо…

—Тихо, я знаю, - перебивает меня Матвей, — поехали, — хватает меня за руку и тащит в сторону стоящей неподалеку спортивной Ауди. Молча позволяю усадить меня в машину и пристегнуть ремень. Соображать у меня выходит плохо, может и хорошо, что Матвей оказался здесь в эту самую минуту.

Все то время, пока скоростная ауди рассекает дорогу, считаю долбанные минуты, теребя ремешок часов на запястье и повторяю, как мантру: «только не умирай». Господи, да я на все закрою глаза, обо всем забуду, лишь бы только он жил, лишь бы с ним все было хорошо. Сейчас, когда он, возможно, на волоске от смерти, мои обиды кажутся такими глупыми, нелепыми. Разве все это имеет хоть какое-то значение?

Я не могу его потерять, за прошедшие несколько недель он стал для меня всем, жаль, что для того, чтобы это понять, мне потребовалось заплатить столько высокую цену.

— Перестань его хоронить раньше времени, — рявкает Матвей, когда молчаливые слезы перерастают в тихие всхлипы, ничего не могу с собой поделать, даже мысль о том, что Макса может не стать — убивает. Душа наизнанку выворачивается, дыхание сбивается, а легкие горят, будто в них огонь полыхает.

Стоит Матвею припарковаться возле клиники, дергаю нервно ремень безопасности трясущимися от волнения руками, но механизм никак не хочет поддаваться, словно все вокруг против меня. Внутри зарождается истерика, я должна быть там, а я даже с несчастным ремнем разобраться не могу. Тереблю бестолково металлическую скобы, пока теплые руки не ложатся поверх моих ладоней и не отводят их в стороны. Матвей в считанные секунды справляется с многострадальным замком и высвобождает меня из его плена.

— Пошли, — произносит друг, помогая мне выбраться из машины. Не помню, как преодолеваю расстояние до входа, лишь быстро перебираю ногами, пока Матвей ведет меня по коридорам, явно зная, куда идти. Все вокруг сливается в одно большое пятно, а мысли мои уже давно не здесь, они там, рядом с раненным Максом.

Матвей останавливается у двери в одну из палат, а я глупо перевожу взгляд с него на ту самую дверь. Разве Макс не должен быть в операционной? Почему мы здесь?

—Иди, — друг открывает передо мной дверь, вталкивает в палату, и я буквально врываюсь внутрь.

Взор всех присутствующих обращается на меня, а я вижу лишь ЕГО, сидящего на кровати, с перевязанным бинтами торсом. Живого. И почти невредимого.

Никогда, никогда я не чувствовала такого облегчения. Жив. Он жив. Смотрю на него не мигая, из глаз ручьем льются слезы, и я не сразу понимаю, что в палате уже никого нет, никого, кроме нас двоих.

—Иди ко мне, — доносится до слуха, и я делаю шаг, еще один и еще, пока не оказываюсь у его постели. Забираюсь на кровать, наплевав

на то, как буду выглядеть, если кто-нибудь войдет в палату. Плевать! Устраиваюсь у него на коленях, обхватываю руками шею, утыкаюсь ему в шею и начинаю рыдать, потому что это сильнее меня.

—Тише, малышка, ну ты чего, — ласково шепчет Макс, поглаживая меня по спине, выводит на ней какие-то замысловатые узоры, спускается к краю футболки и проникает под нее, заставляя меня дрожать всем телом от одного лишь прикосновения его теплых рук.

—Я думала…я так боялась… — не договариваю, слова здесь лишние, обхватываю ладонями его лицо и принимаюсь целовать щеки, глаза, губы.

Он притягивает меня к себе и наши губы сливаются в долгом, жарком, просто безумном поцелуе.

— Тихо-тихо, — улыбаясь морщится Макс, когда в порыве страсти в случайно надавливаю ладонью на перебинтованный торс.

Отстраняюсь резко. Идиотка. Смотрю на него виновато, он ведь ранен, о чем я вообще думала?

Продолжая улыбаться, Макс снова притягивает меня к себе, прижимает мою голову к своей груди и зарывается носом в мои волосы.

— Прости меня, — шепчу, даже не пытаясь сдерживать катящиеся из глаз слезы, —прости пожалуйста, я больше никогда не стану закатывать скандалы, господи, я так боялась тебя потерять, я не смогу без тебя, — тараторю на выдохе, мне столько нужно ему сказать. Последние пол часа были самыми страшными в моей жизни, в такие моменты осознаешь, насколько хрупкая наша жизнь и насколько смешны, и нелепы обиды.

Он нежно берет меня за подбородок, заглядывает в мои глаза, смотрит как-то странно, -по-особенному.

— За что ты извиняешься, дурочка? – произносит хрипло и снова касается моих губ своими, целует невесомо, скользит губами по моим щекам, собирая ими слезы. — Это я должен перед тобой извиняться, малышка, я должен просить прощения, — он говорит, а я снова утыкаюсь носом в его шею, целую пульсирующую жилку и вдыхаю неповторимый аромат любимого.

—Ты съел рыбу, - говорю зачем-то, вспомнив о пустой тарелке, покоящейся на столе.

—Съел, — смеется Макс.

—Ты же ее терпеть не можешь, — улыбаюсь в ответ, продолжая целовать открытые участки его тела.

— С чего ты это взяла? – спрашивает, а в голосе слышится удивление.

Упираюсь ладонями в его плечи, поднимаю голову и встречаюсь с удивленным взглядом.

— Юля рассказывала, — отвечаю неуверенно и опускаю взгляд, когда, закатив глаза, Макс начинается смеяться в голом, периодически морщась от боли.

—При всей моей огромной любви к сестре, она просто отвратительно готовит рыбу, — отсмеявшись признается Макс, — но я слишком сильно ее люблю, чтобы иметь смелость сказать ей правду, приходится делать вид, что рыбу я с некоторых пор не ем, — добавляет он и целует меня в висок.

—А я думала, ты ее съел потому, что я приготовила, — хочется пошутить, но получается как-то глупо, а потому густо покраснев, я опускаю взгляд и прячу лицо у него на груди.

—И это тоже, — его голос становится серьезным. — Я и омлет твой в прошлый раз съел, если ты не заметила.

А вот здесь и мне становится не смешно. Что значит он съел омлет? Какой омлет? Нет, не может быть, чтобы тот самый. Но после того раза к яйцам я больше не прикасалась, мне так стыдно было за свою идиотскую выходку и совсем не хотелось напоминать о ней Максу.