Тебя убьют первым
Шрифт:
– Вика, ну прости! Я виноват! Да, оказался слаб! Но я любил тебя! И люблю! Вернись ко мне! Нам же было хорошо вместе! И будет так же!
Я хотела гневно и презрительно бросить ему, что да, каждый может в первый момент проявить трусость и слабость – но потом-то он мог и одуматься! И переметнуться! И начать помогать мне! Поддерживать в СИЗО! Если, как говорит, настолько любил. И нам было вместе хорошо.
Но – любые слова при этих обстоятельствах прозвучали бы бессмысленно и бесполезно. Теперь для меня Ярослав был не более чем мусор. Шлак. Я спрашивала себя и понимала, что смогу теперь
И я обернулась и ледяным тоном бросила ему:
– Исчезни! Исчезни из моей жизни – навсегда! Представь, что меня таки – посадили! Считай, что я – сижу! Что я – умерла!
Потом он еще несколько раз совершал свои попытки, более робкие, однажды подстроив встречу на даче у друзей, другой раз в театре – но я не поддалась и оказалась совершенно одинокой. А потом узнала, что он собрался и переехал в другой поволжский город.
Но эта история с Яриком тяжелым катком проехалась по мне, по моим чувствам и моему либидо. А ведь был не только Ярик – еще был главный подставщик Павлик, ключевой элемент в спецоперации, подбросивший мне наркоту, такой первоначально милый, любезный и игривый. А ведь был еще подлейший старший следователь и майор полиции Максим Голавлев. И все эти три мужика стали для меня как бы олицетворением всей гнуси и подлости окружающего мира. И с тех пор, как меня выпустили из СИЗО, только я видела интерес ко мне мужчины, парня, молодого человека, я, прежде всего, скептически начинала думать: а не такой ли ты шкура и предатель, как мой Ярослав, как Павлик или Максим? И моментально превращалась в лед. Даже в нечто иное – то, что жестче, тяжелее и холоднее льда.
И меня абсолютно к ним, этим мужчинам, не тянуло. Какими бы они ни были. И даже казались смешными их ужимки и отвратительными касания.
Никаких мужчин в моей жизни больше не существовало – теперь уже больше трех лет, с момента ареста, точнее – моего тогдашнего обманного отъезда из М. в Москву.
Наутро, еще только светало, мы выехали из гостиницы. Втроем. Тот же раздолбаный «мерс» и толстый Муратбек.
И – Денис.
Все понеслось в обратном прошлой ночи порядке.
Хрущевки просыпающегося городка. Потом КПП. Мечеть – теперь с левой стороны. Очень восточный городок Тюратам, откуда мы вчера приехали, огороженный щитами. «Чтобы начальству в глаза не бросался», – пояснил Денис.
А потом – еще один КПП, меня снова осмотрели, и мы понеслись теперь по территории космодрома. Дорога была паршивая, двухполосная, без обочин и разметки. По обе стороны – пустыня с верблюжьими колючками. Вдоль автодороги тянулась линия электропередач. И железнодорожная ветка. А по сторонам и на горизонте возникали время от времени сооружения разной степени заброшенности.
Сперва справа на холме появились огромные, запрокинутые в небо антенны-локаторы.
– Измерительный пункт «Сатурн», – пояснял с переднего сиденья Денис. – Отсюда поддерживается дальняя космическая связь. Но поскольку дальше орбиты Земли, где-нибудь на пути к Марсу, сейчас российских объектов нет, локаторы бездействуют.
С утра пораньше, при свете дня, Денис показался мне, слава богу, не таким совершенным, как вчера.
Справа пронеслись новые циклопические сооружения, и послышались новые пояснения моего гида:
– Кислородно-азотный завод. На чем ракеты летают, знаете? Какое топливо?
– Солярка, – буркнула я.
– Правильно, кислород и керосин. Есть еще несимметричный деметилгидразин, но это другая история, мы поговорим о ней позже. А изначально для ракет Сергея Павловича Королева требовался кислород, много кислорода. Вот завод и построили, прямо здесь, на космодроме, в степи. Очень мощный. Теперь его мощностей хватает, чтобы обеспечить все наши пуски недели на две работы.
А потом снова – степь да степь кругом, покрытая верблюжьей колючкой. Параллельно – монотонные столбы электропередач, рельсы железки, странные сооружения на горизонте.
– Космодром, – разливался Денис, – это примерно девяносто километров в длину, семьдесят пять в ширину. Это тысяча двести километров железных дорог, около пятисот километров дорог автомобильных. До самой дальней площадки ехать больше восьмидесяти «кэмэ», час, как минимум.
Он рассказывал с искренним увлечением. Откуда, интересно, такая любовь и тяга?
– Откуда вы все это знаете? – польстила я ему. – Вы здешний?
– Нет, я приезжий, – сухо откликнулся он и не стал, как и вчера, развивать тему.
Поскакал дальше на своем любимом космическом коньке:
– Мы с вами сейчас едем на вывоз и вертикализацию ракеты. Эта процедура всегда, так исторически сложилось, происходит рано утром – чтобы больше светлого времени оставалось с изделием на стартовой позиции работать… Кстати, мне позвонили – господ Иноземцевых, Владислава и Арсения, и Рыжова в аэропорту Кзыл-Орды встретили и везут прямо сюда, на площадку, без заезда в город и в гостиницу.
«Бедненькие мои старики, – подумалось мне. – Ночной перелет, а потом, прямо с колес, на площадку. Как бы нам не уморить дедушек».
– А группа наша вообще будет большая? Или только мы четверо?
– Нет, конечно! Еще семь человек. Из Москвы, Питера, Екатеринбурга и Бишкека. Запуск беспилотный, поэтому туристов немного. В конце марта, когда летели космонавты, группа набралась больше ста человек.
А мы все ехали и ехали посреди пустыни, по раздолбанной дороге. Не думала я, что здесь такие масштабы. Вот ведь размахнулись в конце пятидесятых Королев с Хрущевым!
– Изначально здесь строился сверхсекретный военный полигон, – напомнил Денис. – Под ракету-носитель производства ОКБ Королева, способную добросить до Америки термоядерный заряд. Поэтому и стартовые столы расположены далеко от города. И друг от друга. Чтобы в случае ответного удара меньше разрушений и жертв. Мы сейчас с вами едем на тридцать первую площадку. Только не надо меня спрашивать, по какому принципу они именовались, и почему есть первая, а потом построили сразу тридцать первую.
– Чтобы запутать вероятного противника, – хихикнула я.