Течения
Шрифт:
Понятно, я так и думала.
Мы вышли к легкой белой беседке — Люба сказала, что ей нужно отдохнуть. Внутри стояли два кресла-качалки, мы сели в них. Под крышу задувал ветерок, он был неожиданно прохладным, будто вырвался из-под тяжелых еловых веток. Мы покачивались и молчали.
Настюш, время в больнице позволило мне отстраниться от всех событий и обдумать их.
Люба замолчала, прикрыла глаза. Я не мешала ей выбирать слова для мыслей, которые толкались в ее голове три месяца и не выходили наружу.
Я поняла, что у нас с тобой очень много привилегий.
Неожиданно!
А в стране все будет только хуже, конец уже начался. Настюш,
Люб, ты не драматизируешь?
Нет, и нам в нем жить вместе с другими людьми, надо думать о них.
Так, и что?
Не знаю, я еще об этом подумаю.
Я взяла с собой газету с моей колонкой. Сначала я не была уверена, надо ли давать читать текст Любе. Но я не видела в ней признаков сумасшествия или бессилия. И знала, как она истосковалась по журналистике. Я протянула газету, открытую на нужной странице. Люба читала долго и внимательно. Потом подняла на меня глаза и сказала, что это потрясающий текст.
И сколько же в нем ярости, Настюш.
Это плохо?
Нет, это очень хорошо.
Люба улыбалась глупо и счастливо. Она рассматривала меня большими водянистыми глазами, будто хотела сфотографировать прямо в мозг. От этого мне стало неловко.
Настюша, я думаю, ты пришла к себе, ты нашлась!
Я перестала понимать Любу и даже подумала, что она переживает эмоциональный всплеск из-за препаратов, — это выглядело так же нелепо, как если бы Люба ходила по общежитию в красной синтетической комбинации и тапочках с пушком.
А ты вернешься на факультет, Люб?
Надеюсь. Можно мне оставить газету?
На вокзале в Минводах меня встретили родители. Папа стоял с копной ярко-желтых гладиолусов, мама улыбалась и махала рукой. Мы обнялись втроем, из букетного целлофана мне на спину капала вода. После разговора с Любой я чувствовала горькую печаль, но еще — осознанную, взрослую нежность к семье.
Когда мы зашли в дом, Бэлла кормила на кухне дочку. Малышка Ева оказалась очень похожей на меня, хотя с Бэллой мы были совершенно разные. За ужином я строила племяннице рожицы, и она во весь голос хохотала. А я посматривала на новую для себя Бэллу, слушала ее ласковый разговор с родителями и дочкой. Мне стало жаль всех лет, что я видела эгоистичный и бездушный аватар вместо живой, чувствительной и слегка нервной Бэллы.
В один день мы решили сгонять на море всей семьей, а в другой — уже набились в папину машину вместе с мешком картошки, консервами и пляжной одеждой. Приехали в приморский поселок и сняли домик с тремя комнатами. По вечерам Бэлла просила родителей присмотреть за Евой, и мы брались за руки, как в детстве, и шли гулять по набережной. Наша близость свалилась на нас блестящими огоньками, лепестками ярких цветов, мы все время говорили и каждый раз вынимали из бесед что-то общее. Я знала, что мы теперь навсегда сестры.
В начале сентября я вернулась в Москву, меня подселили в «трешку» к малознакомым однокурсницам. Мы составили график уборки и при встрече вежливо здоровались, но было ясно: сближаться никто из нас не хочет. Я спросила комендантшу, есть ли в списках на заселение Вера. Женщина полистала журнал и ответила, что такая студентка не значится. Про Любу я спрашивать не стала — боялась услышать такой же ответ.
Я все еще не знала, вернется ли Люба на наш курс. Раскладывая вещи в новой комнате, я только и думала о том, как скоро смогу ее увидеть. От нее не было вестей, все соцсети так и оставались замороженными. Я увидела
Вера вернулась из Италии во вторую неделю сентября. Она была очень загорелой, волосы совсем побелели. Вера сдержанно улыбнулась мне и спросила, как дела. Я ответила, что все в порядке. Пока Вера была в поездке, на подмосковном телеканале за ней придержали место стажера, что звучало немыслимо и даже как-то обидно для тех, кто пробивался сам. Но мне было все равно, я уже туда не хотела. Главное, что наши с Верой отношения закончились.
Той осенью мне предложили работу в газете, но я уже говорила с пятикурсницей из фонда помощи пострадавшим от насилия. Фонд получил новых спонсоров и крупный грант, начал расширяться и решил открыть свое маленькое медиа. Меня брали спецкорреспонденткой на полставки и обещали в будущем свою рубрику. Я попросила редактора газеты рассмотреть вместо себя Любу — и после тестового задания ее пригласили на испытательный срок. Через месяц мне написал бывший руководитель и поблагодарил за Любу. Будем растить из нее большую журналистку, сказал он.
Я почти не бывала на лекциях, но старалась учиться. Читала все по списку, посещала все коллоквиумы и большинство семинаров. Иногда мы ходили всей группой пить сидр. Во время общих посиделок мы общались с Верой как приятельницы, будто ничего не случилось. На самом деле, думаю, нам обеим было тяжело. Я знала, что едва ли в скором времени смогу сблизиться с кем-нибудь еще.
В самом конце ноября мы с Любой гуляли по тихой части московского центра. Был выходной, мы шли вдоль Яузы и смотрели в ее застывшую, черную воду. Река проглатывала голые деревья, монотонную ограду и фрагменты сталинских домов, жевала и выплевывала на поверхность их скомканную, тусклую версию.
Настюш, ну вот мы с тобой и на своих местах, все делаем правильно.
Люба, мне кажется, что и в целом не так все плохо, ну, не похоже на апокалипсис.
А разве это теперь важно?
Мы шагнули на выгнутую спину пешеходного моста. Вдавились в перила животами и нависли над водой. Я видела в черной глади свою голову, вытянутую и искривленную, как пупырчатый огурец. Из черного пуховика Любы вылезла острая часть пера. Я ухватила ее ногтями и потянула — над плотной тканью вспорхнуло белое нежное опахало. Перо было удивительно длинным и изящным. Я вытянула руку и разжала пальцы. Перо долго опускалось вниз, как маленькая тонущая лодка, и мы с Любой молча наблюдали за его долгим движением. Едва коснувшись воды, перо скользнуло под мост и исчезло.
Благодарности
Как и другие мои тексты, роман «Течения» появился благодаря женщинам, их поддержке и участию. Женская дружба и солидарность — открытие взрослой жизни и мой главный источник сил.
Спасибо Евгении Некрасовой и Алесе Атрощенко, которые первыми читают мои тексты и дают ценные комментарии. А еще продолжают делать Школу литературных практик и помогать начинающим писателям, несмотря ни на что.
Спасибо моим ближайшим подругам Вике Лобановой, Диане Бадеян и Свете Дурбой за ежедневную поддержку и искренний интерес к моим делам. Дружить с каждой из них — большая радость и привилегия.