Тед Банди. Полная история самого обаятельного серийного убийцы
Шрифт:
Отчасти это произошло с подачи шерифа Таллахасси Кена Катсариса, который отказал Банди в любых контактах с прессой и посадил его в крошечную камеру с единственной тусклой лампочкой на потолке. Памятуя о подготовке Теда к побегу из Аспена, когда он прыгал в своей камере с верхней койки, Катсарис запретил заключенному любые физические упражнения. А затем устроил ему «сюрприз».
27 июля 1978 года шериф явился в тюрьму, для того чтобы зачитать Банди обвинение в убийствах в «Хи Омега». Около девяти часов вечера заключенного, по распоряжению шерифа, вывели из камеры и на лифте повезли наверх. Когда двери лифта разъехались
А его самого ждало новое обвинение – в похищении и убийстве Кимберли Лич в округе Сувани. Пока же в тюрьме его обследовал профессор психиатрии доктор Эмануэль Танаи из Университета Уэйн в Детройте. Танаи пригласил Майк Минерва, надеявшийся спасти Банди жизнь, заявив о невменяемости подсудимого, от чего Банди категорически отказывался. Танаи провел с ним собеседование и получил доступ к материалам всех дел из Флориды и к результатам психологического освидетельствования в штате Юта.
По воспоминаниям самого Танаи, собеседование проходило в зале для совещаний, удобном и хорошо освещенном. Банди охраняли пятеро сотрудников офиса шерифа. Он явился аккуратно подстриженный и выбритый, в элегантном костюме, и напоминал молодого преподавателя колледжа. С виду Тед полностью владел ситуацией, а с охранниками вел себя как с подчиненными.
Точно так же, как с подчиненными, Банди обращался и со своими адвокатами, включая Майка Минерву. В присутствии психиатра он дал ему несколько распоряжений относительно дальнейшей работы.
Банди считал, что повышенные меры безопасности принимаются в результате избыточной активности прессы. Со стороны все выглядело так, будто он гордится своим статусом знаменитости. Банди пребывал в приподнятом, если не сказать радостном, настроении. Он много говорил, хотя и не по сути дела. На вопрос о том, понимает ли он всю серьезность предъявленных ему обвинений, Банди ответил, что он в курсе возможности смертного приговора, но собирается «решать вопросы по мере их поступления». Тяжести улик он также не признавал.
В действительности такое его поведение играло на руку детективам. Он постоянно нарушал рекомендации своих адвокатов. Он сознался, пусть и в завуалированной форме, в совершенных преступлениях, но продолжал заявлять о своей невиновности. Точно так же Банди вел себя и с психиатром.
Танаи заключил, что в процессе принятия решений Банди руководствуется эмоциональными потребностями в ущерб юридическим интересам. Патологическое стремление ниспровергать авторитеты, манипулировать как противниками, так и сторонниками, вредило его сотрудничеству с адвокатской командой.
Для того чтобы претендовать на оправдание по причине невменяемости, надо было сначала однозначно признать вину. Но Банди говорил о ней как о своей «проблеме». Психиатр пришел к выводу, что невменяемым Банди не признают. Он сам помешает этому своим поведением. То же самое происходило с его побегами: он тщательно их продумывал, решительно осуществлял, а потом чуть ли не напрашивался на то, чтобы его поймали.
Майк Минерва был убежден, что отказ от заявления о невменяемости грозит Теду электрическим стулом. Однако Тед неоднократно утверждал, что его преступления совершались вовсе не в состоянии помрачения. Он отрезал жертвам головы и занимался сексом с трупами, но не видел в этом симптомов психических отклонений. Это была его «проблема», только и всего.
В своих признаниях Банди использовал исключительно эвфемизмы. На одном из допросов детектив Бодифорд спросил его, зачем было нужно снимать переднее сиденье в «Фольксвагене».
– Так было удобнее перевозить груз, – ответил Тед.
– Вы имеете в виду тела?
– Я имею в виду груз.
Бодифорд зашел с другой стороны:
– А этот груз, он был… поврежденным?
– Иногда был, иногда нет.
В апреле 1979-го Ларри Симпсон, прокурор по делу «Хи Омега», обратился к Минерве с предложением о сделке. Банди сохранят жизнь, если он в суде признается в убийствах Лизы Леви, Маргарет Боуман и Кимберли Дайан Лич. Удивительно, но членов семей жертв такие условия устраивали. И это при том, что родственникам Леви и Боуман были предъявлены отчеты о вскрытиях, свидетельствовавшие об особой жестокости убийств.
У Лизы Леви на шее осталась странгуляционная борозда, а в мышцах следы кровоизлияний. Ее правая ключица была раздроблена в результате удара тяжелым предметом – палкой, которой орудовал Банди. Правый сосок был полностью откушен. Двойной след от глубокого укуса синел на левой ягодице; преступник, как дикий зверь, рвал ее плоть зубами.
Во влагалище и анус жертвы вводили твердый предмет – флакон лака для волос, причинивший обоим полостям страшные травмы, включая маточное и кишечное кровотечение. Флакон был найден при обыске; на нем остались волосы жертвы, кровь и фекалии.
У Маргарет Боуман от ударов по правой стороне головы был проломлен череп и осколки кости попали в мозг, который буквально расплющился. В черепе остались отверстия диаметром восемь и четыре сантиметра. Удавка из колготок с запутавшейся в ней золотой цепочкой врезалась в шею до позвоночного столба. Трусики с жертвы стаскивали с такой силой, что на бедре от них осталась ссадина.
Семьи жертв, оставшихся в живых, также были готовы пойти на сделку. По ней Теду присуждалось три пожизненных срока, которые он должен был провести в тюрьме во Флориде. Не в Вашингтоне, как он хотел. И без возможности экстрадиции в другие штаты для суда или тем более условно-досрочного освобождения.
Однако общественность штата выступала резко против сделки. Жители Флориды требовали казни Банди. Они не хотели мириться с тем, что он проведет еще тридцать или сорок лет в теплой камере, будет питаться и получать медицинскую помощь за их счет, смотреть телевизор и встречаться с родными.
Для Теда, на совести которого было как минимум тридцать смертей девушек и женщин, сделка являлась идеальным выходом. Только человек, полностью утративший связь с реальностью или подсознательно желавший смерти, отказался бы от такого предложения. Все, что от него требовалось, – это признаться перед судом в преступлениях, которые он до последнего отрицал.