Тегеран-82. Лето
Шрифт:
Чтобы не отставать от пионерской жизни, я тоже завела себе песенник. Сначала хотела завести и «личный комплексный план пионера», но, поразмыслив, решила, что на каникулах он мне ни к чему. Еще успею насовершать пионерских поступков, когда сама стану пионеркой.
Тексты модных в Москве песен я могла получать только от Оли, зато с оформлением тетрадки проблем у меня не было. Я вклеивала в нее обложки от студийных кассет со снимками модных ансамблей, вырезала сцены красивой жизни из дореволюционных иранских журналов, а наклейки просто подкладывала в корзинку с продуктами, когда мы покупали их в ближайшем «супере». «Дефицитные» – яркие, объемные и
В ответ я переписывала для Оли слова модных англоязычных песен – тоже на слух, с магнитофона. Подружка очень это ценила: в Москве новинки зарубежной эстрады появлялись с большим опозданием. Когда случалась оказия что-то передать в Москву, и мы собирали посылочку для бабушки, я всегда вкладывала туда студийную кассету и наклейки для Оли. Для Тегерана это была сущая мелочь, пару сотен туманов, а для Москвы – невиданная роскошь. В этот раз я собиралась переписать для Оли слова песни «Gimme, gimme, gimme»: накануне, во время «магазиннинга» на Моссадык, мне как раз удалось выклянчить у папы новую кассету ABBA.
Жаль только, что восхищаться моим песенником было некому. Бимарестанские мальчишки были абсолютно равнодушны к песенкам и прелестным выпуклым наклейкам в виде сердечек. Их интересовали только машинки, пистолетики, самолетики, солдатики и всякие технические устройства для игр. С этим в Тегеране тоже не было никаких проблем. Игрушечные «пестики», по словам служивших в армии пап, с виду были как настоящие, а пистонами выстреливали так громко, что окружающие затыкали уши. Крохотные «амбулансы» управлялись с пульта, а сиренами мигали и выли как настоящие машины скорой помощи, проносящиеся по Каримхану.
После истории с бумажным «электроником» родители Сережки с Сашкой купили им восхитительного серебристого робота на батарейках: он ходил по полу, сверкая красными лампочками в глазах, и приговаривал скрипучим голосом: «What’s up?” («Что происходит?» – англ). Сережка заявил, что ему любопытно, как робот устроен, и разобрал его на части. А собрать назад уже не смог. Тогда мальчишки все вчетвером сконструировали из запчастей несчастного робота нечто непонятное и громоздкое и назвали это «нейтронной бомбой». Про бомбу эту мы постоянно слышали от взрослых: якобы ее изобрели капиталисты из жадности, ведь она убивает только живых существ, а все дома, заводы и фабрики оставляет нетронутыми. Поэтому название бомбы слышалось мне как «нетронная», произошедшее от «нетронутых» сооружений, которые капиталисты присвоят после того, как все люди погибнут.
«Нетронная» бомба наших мальчишек мигала лампочками, которые они выкрутили из своих ручных фонариков и напрямую присоединили к батарейкам при помощи проводков, выданных им электриком. Ручные фонари в Тегеране продавались классные – в красивом серебристом корпусе, большие, но легкие, с несколькими световыми режимами, проблесковым маячком и звуковым «алармом». Как и у тегеранских бутылок из-под газировки, в середине корпуса у фонаря имелась «талия», благодаря которой его удобно было держать в руке. Такие фонарики на случай отключения электричества были в каждой семье. А летом их использовали для вечерних прогулок по уединенным тропинкам Зарганде.
Свою «нетронную» бомбу мальчишки закладывали в разных местах в надежде поразвлечься реакцией окружающих. Но никто не догадывался, сколь разрушительна эта странная мигающая конструкция, и каждый, кто ее случайно обнаруживал, преспокойно брал «нетронную бомбу»
Как-то вечером я увидела мальчишечью «бомбу» у нас дома. Как выяснилось, ее принес мой папа.
– Не знаешь, что это? – подозрительно осведомился он. – Эту штуковину Валя нашла под дверью процедурной и отнесла на склад. А завскладом принес ее мне.
В конструировании бомбы я действительно не принимала участия, поэтому без особых угрызений совести наврала, что понятия не имею, что это такое. Но подробности попадания бомбы в нашу квартиру все же выяснила.
Оказывается, днем ее обнаружила сестра-клизма, прямо под дверью своей процедурной, где принимала пациентов. Тетя Валя отнесла ее завскладу Аршали, а тот вечером встретил моего папу и на всякий случай отдал ему.
Я дождалась, пока инцидент забудется, и потихоньку вернула бомбу Сереге. В следующий раз ее обнаружил под деревом во время прогулки во дворе госпиталя пациент из местных. В результате «бомба» оказалась у моей мамы в приемном покое. Маму знали все пациенты, ведь она была первым советским лицом, которое встречали пациенты, оформляясь на лечение. К тому же, приемный покой, в отличие от кабинетов специалистов, был удобно расположен на первом этаже и открыт с утра до вечера, без перерыва на обед.
Мама сразу сообразила, что «где-то эту штуку она уже видела» и бомба снова попала к нам домой.
Но окончательно приключения «нетронной бомбы» завершились только тогда, когда на нее наткнулся Сережко-Сашкин папа – в мужском туалете госпиталя. Дядя Саша очень рассердился, хотя и не понял, что это бомба. Он просто опознал в ней «останки» робота, которого лично выбирал в подарок сыновьям.
Только после того, как мальчишки разорили и робота, и свои фонари, и получили втык от родителей, страсть к бомбам у них прошла. Но «девчачьи», как они выразились, песенники они все равно не полюбили. Я очень надеялась, что на летние каникулы в Зарганде приедет Элька. Она уж точно оценит мой шикарный песенник! Элька уехала вместе со своей мамой, когда закрылась посольская школа. А дядя Толя, ее папа, оставался в посольстве, я его видела.
Когда стало жарко, папа иногда брал меня с собой в посольство: он шел в свой кабинет, а я купалась и загорала на посольском бассейне. Как-то туда пришел дядя Толя с какой-то незнакомой девушкой. Я очень обрадовалась, подбежала к нему и спросила, приедет ли на лето Элька? Дядя Толя как-то смутился, мне даже показалось, что он меня не сразу узнал. Но быстро спохватился, улыбнулся и ответил, что Элька приедет, если захочет ее мама, тетя Алла. Дядя Толя спросил, нравится ли мне жизнь в бимарестане, и зачем-то познакомил меня со своей спутницей. Сказал, что зовут ее Виктория, она новый секретарь посла и сейчас дядя Толя вводит ее в курс дела. Я вежливо ей улыбнулась и перешла на другой край бассейна, чтобы не мешать им работать. С противоположного бортика я слышала, что дядя Толя называет нового секретаря «Викусиком».
Об этой встрече я не рассказала даже папе. Вспомнила, как в январе мама объяснила свое нежелание эвакуироваться в Союз, даже ради меня:
– Эту эвакуацию придумали мужики, чтобы остаться без присмотра! Очень удобно: жен и детей выпроводят, а секретарши, медсестры и кадровички останутся.
Выходит, моя мама была права! Тетя Алла, Элькина мама, уехала, чтобы Элька не пропускала школу. И теперь дядя Толя «вводит в курс дела» какого-то Викусика. После поведения Грядкина и журналов, завернутых в «Эттелаат», про взрослых я знала все.