Тегеран-82. Побег
Шрифт:
Театральный комплекс находился в красивом парке с фонтанами, буквально в двух шагах от посольства. Но «послиха», «гэкээска» (жена главы Государственного комитета по экономическим связям) и «атташиха» (жена военного атташе) все равно прибыли на служебных машинах с советскими флажками. Еще приехала «торгпредша» (жена торгпреда) и супруга какой-то шишки из «Совэкспортфильма» по прозвищу мадам Бобина. Помимо «гранд-дам» присутствовала целая стайка тетенек из СОДа. Из бимарестанских жен поехали «раиска» (жена раиса), она как раз тоже только прибыла в Тегеран к заргандинскому сезону, «начмедша» (жена начальника медицинской части) Шурочка и мы с мамой. Все дамы были в нарядных, но не облегающих платьях
Остальным бимарестанткам приглашений не досталось, но они не сильно расстроились. Все знали, что в бывшей Императорской опере теперь поют исламские песни, которыми нас и так целыми днями пичкают по иранскому радио и телевидению.
Театр оказался красивым, но очень уж помпезным. В большом зале под названием Рудаки-холл, в первых рядах которого мы расселись, было столько золоченых деталей, что это великолепие даже немного давило.
Мама достала из театральной сумочки мои «хамелеоны». У меня сразу испортилось настроение. Но тут я вспомнила, что мы на «женской половине», и надела их. В одно мгновение мир удивительным образом обрел контуры. Столь четкие, что от обилия зрительных впечатлений и буйства цветов у меня даже немного заболела голова. Какое-то время я сидела и завороженно смотрела вокруг. Через очки я отчетливо видела каждую виньеточку и загогулину в затейливом орнаменте, украшавшем стены и занавес.
В центре занавеса красовалась традиционная персидская миниатюра, изображающая птицу, восстающую из пепла. Это была та самая птица Симург, персидский аналог Феникса, скульптуру которой Рухишки показывали мне в национальном парке. Для персов Симург символизирует выживание при любых обстоятельствах: театр Рудаки тоже пережил революцию и восстал из пепла в новом обличье, поэтому этот национальный мотив попал на его занавес.
Подивившись тому, как много новых деталей открывается, когда на мир смотришь через стекла очков, я принялась увлеченно разглядывать сидящих рядом дам. Их отменного цвета лица, полчаса назад видевшиеся мне безупречными, оказались испещрены густой сеточкой мелких морщинок, в которые забились сгустки тонального крема, словно желтый песок в расщелины Бадаб-е Сурта, куда нас как-то свозил папа (см. сноску-2 внизу).
– Ну все, навела лорнет! – засмеялась мама. – Прекрати разглядывать людей, это неприлично!
– Ну тогда мне и очки незачем! – обрадовалась я и сделала вид, что снимаю их.
Мама резво приплюснула окуляры назад к моей переносице и пояснила:
– Смотреть можно, но не пристально, а потихонечку, незаметно. А ты прямо в лоб уставилась!
Я вспомнила многочисленные сцены в театре в романах Льва Толстого и решила, как и подобает, «навести лорнет» на ложи. Самая нарядная – шахская ложа – буквально утопала в золотой лепнине. Все как в кино: тяжелые портьеры малинового бархата присборены толстыми золочеными канатами, внутри горят канделябры и обмахиваются веерами дамы. Очки придали резкость их силуэтам, и в одной из дам я узнала нашу тетю Тамару. Сверкая украшениями и блестками на вечернем платье, она сидела по правую руку от жены болгарского посла. И не просто сидела, а, прикрывшись программкой, оживленно с ней болтала.
– Видно, ее булгар не последний человек и у них все серьезно, раз он приглашение
Мы с мамой сидели во втором ряду: слева от нас Шурочка, а справа – раиска и мадам Бобина. Все они, прикрывшись программками, принялись изучать из-под них тетю Тамару.
– Бриллианты, – пришла к выводу раиска.
– И сапфиры, – добавила моя мама. В присутствии гранд-дам она предпочитала отмалчиваться, но тут промолчать не могла, поскольку драгоценные камни любила и разбиралась в них. Этому ее научила бабушка Муся.
– А он, между прочим, не последний человек в их посольстве, первый советник! – сообщила начмедша. – И не женат. Была бы отличная партия для Томки, но вот только как Москва на это посмотрит?!
– Курица не птица, Болгария – не заграница, – пожала плечами мадам Бобина. – А как они познакомились, кто-нибудь знает?
– Конечно! Все знают. Он приехал к Аркадию пломбу ставить, а наша Томочка красиво шла по коридору, – ответила за всех Шурочка.
– В белом халатике! Представляю себе! – захихикала мадам Бобина.
Послиха, гкэска, атташиха и торгпредша сидели прямо перед нами, в самом первом ряду. Перед ними простиралась глубокая оркестровая яма.
– В театре женский день – и разговоры женские! – повернулась к нам послиха. – Все-таки хорошая эта идея – поделить дни посещения театра на мужские и женские! Хоть посплетничать спокойно можно!
– Нам тут нравится, потому что все мы замужем, – предположила Шурочка. – А нашим свободным медсестрам в театре без кавалеров не понравилось бы!
– Поэтому они и не расстроились, что им приглашений не досталось, – согласилась раиска.
– Ой, я вот вспоминаю себя до замужества, я бы тоже не пошла в театр в женский день, – заявила мадам Бобина. – Что за интерес без кавалера?!
– Вы бы в мужской день пошли? – подмигнула ей торгпредша. – Я бы составила вам компанию!
– И я! – поддержала ее гэкээска.
– И я, и я! – поддержали их послиха с атташихой.
Все засмеялись. Обстановка была непринужденной.
Мы приехали с запасом времени. Зал постепенно заполнялся женщинами в длинных мусульманских «манто», похожих на легкие свободные плащи, и в платках, полностью закрывающих волосы. Одеты местные театралки были очень сдержанно, но когда они обмахивались программками, на их пальцах сверкали крупные драгоценные камни. Видно было, что в театр пожаловало изысканное женское общество.
Программки были на английском. К нашему удивлению, большинство композиторов, чьи произведения собирался исполнить нам женский хор в сопровождении симфонического оркестра Рудаки-холла, оказались русскими – Мусоргский, Бородин, Глинка, Римский-Корсаков, Рахманинов и Прокофьев. Кроме них в программке значились еще какие-то неведомые нам персидские и тюркские имена, а из западных – только Бах и Моцарт.
– Ничего себе! – воскликнула Шурочка. – А еще шурави не любят!
– Смотрите, какой героический репертуар! – «Борис Годунов», «Князь Игорь», «Иван Сусанин», «Алеко»! – поразилась раиска. – Трудно поверить, что мы в театре, на сцене которого еще недавно творилось такое!
Она имела в виду тот самый скандальный спектакль, привезенный из Франции принцессой Ашраф, в ходе которого актеры на сцене занимались любовью – не понарошку, а на самом деле. Именно про эту постановку говорили, что она стала последней каплей в долготерпении верующих и «дала пинка» исламской революции, усугубив их праведный гнев.
Действительно, трудно было поверить, что это та самая сцена! Особенно, когда на нее строем вышли «ханумки» в одинаковых халатах цвета хаки и низко надвинутых на лоб серых платках и с каменными лицами запели хором партию Вани из «Ивана Сусанина».