Шрифт:
Константин Муравьёв
Технарь
Сейчас
– Эй, парень, очнись, - раздается чей-то голос. И буквально через мгновение:
– Ты как себя чувствуешь?
– опрашивают явно у меня.
Почему так решил, понять не могу. Но был уверен в том, что обращаются именно ко мне.
"Интересно, кто это вообще говорит?" - сам себе задаю вопрос я.
В голове каша и какое-то непонимание происходящего, муть, пелена и пронзающая всепоглощающая сознание боль. Она не дает ни на чем сосредоточиться. Удерживает меня от провала в беспамятство лишь страх. Или животный инстинкт. Не
Смерти я почему-то никогда особо не боялся. Наверное, потому, что уже однажды умирал.
Нет, я всегда страшился того, что стану инвалидом, беспомощным и никому не нужным человеком, буду лежать бессознательным и тупым овощем, жизнь которого придется поддерживаться через трубочку. А тут все очень похоже на то, что так и произошло. Не могу пошевелиться. Не чувствую ни рук, ни ног. Только боль и тошнота не в моем теле, а где-то в моей голове. Она билась в моем сознании, и затопила все его. И поэтому я боюсь. Не хочу. Так жить не хочу. Лучше уйти за грань. Начинает накатывать паника.
– Эй. Ты меня слышишь?
– повторяет вопрос все тот же голос.
"Но почему со мной тогда пытаются заговорить?" - пробивается единственная трезвая за последнее время мысль, которая и выводит меня из того состояния панического страха, в который стал проваливаться. Голос. Есть голос. И я его слышу. И он хочет понять, как я!
А это значит, что тот, кто со мной говорит, уверен, что и ответить ему я смогу.
– Что-то не так, - прозвучала еще одна фраза.
Теперь голос раздается гораздо ближе и в нем слышатся нотки некоторой озабоченности.
И уже обращаясь к кому-то другому, этот голос произносит, вернее, сначала говорит, а потом спрашивает:
– Похоже, он совсем плох. Сколько точно молодой человек пробыл без сознания?
Видимо, этому неизвестному кто-то ответил, но ответа я так и не услышал. Зато реакцию смог оценить превосходно.
– Сколько?
– и столько изумления было в одном этом слове, что я сам начал очень сильно беспокоиться. И это беспокойство пересилило ту боль, что сейчас разрывала мое сознание.
Оно стало опять перевоплощаться в панику и страх, но я попытался сдержаться.
"Нельзя", - сам себя постарался убедить я. Надо отвлечься. Нельзя сосредотачиваться на том, что я услышал. И поэтому я постарался сосредоточиться на том, что сейчас происходит вокруг меня. Постарался перебороть то странное состояние апатии и безразличия, что внезапно накатило на меня сразу после того, как отступили страх и паника. И это заставляло меня относиться ко всему словно сторонний зритель, вернее слушатель. Я сконцентрировался и попытался проанализировать окружающую обстановку. Мысли, как это ни странно, заставили забыть о боли, о страхе, вообще обо всем. Они сузили мой мир только до одной точки.
И этой точкой стало то, что я хотел сделать. Я хотел понять. Что происходит? И поэтому я переключился на то, что сейчас мог осознать. А это был лишь голос, который я слышал. Тот голос, что поднял меня и привел в сознание. "Он вроде женский", - подумал я, попытавшись проанализировать свой ощущения. И пока у меня работал только слух. А значит, нужно было работать с тем, что он дает. С голосом.
Голос женский. Но это почему-то
Вспоминаю, что все-таки меня смутило в услышанном голосе. Странно - наконец мое сознание зацепилось за то, что не давало мне покоя. Создается такое ощущение, что я и правда слышу голос, но голос, раздающийся будто из-за стены или некой преграды. И из-за этого он кажется слишком глухим, но при этом гортанным и каким-то глубоким.
"Хотя, если у кого-то необычный голос, это ведь ничего не значит", - размышляю я, пытаясь при этом собраться с мыслями. Это позволяет отвлечься от боли. Заглушить страх и панику. И это дает обратный эффект. Сознание теперь, наоборот, все время старается куда-то уплыть. И меня затягивает в странный убаюкивающий омут, который поселился в моей голове.
Но я этого тоже не хочу.
Это состояние спокойствия страшит меня не меньше, чем страх бессилия. Есть что-то в нем неправильное. И поэтому я опять цепляюсь за то единственное, что и вывело меня из небытия в первый раз. Этот непонятный голос. Он как тот маяк, что светит для меня в темноте. Думаю о нем. Стараюсь его понять и проанализировать, этот неизвестный и чужой голос. Ведь только он связывает меня с реальностью и не дает провалиться в беспамятство.
Он позволяет мыслить и заставляет постараться представить того, кто со мной говорит. В этом голосе чувствуются несколько непривычные для меня интонации и странное построение предложении и фраз. "Может, эта девушка или женщина не русская, она иностранка?" - предполагаю я. И это простое мысленное усилие помогает, оно еще немного отодвигает безысходность вдаль.
На меня наплывают воспоминания. Немного, каким-то урывками. Но это все равно лучше, чем то безразличие, которое я только что ощущал.
"Да, - вспоминаю я, - общался я как-то с девушкой из Прибалтики, так очень забавный у нее был говор, вернее, акцент". Подумал.
"А ведь чем-то похоже на то, что я слышу сейчас", - осознаю я. Только ведь там девушка говорила на своем родном, а тут на русском. И ведь я его очень хорошо понимаю, смог бы понять еще и английский, и то если бы говорили не очень быстро. Но тогда бы я никак не определил, что со мной говорят с каким-то странноватым акцентом. А здесь я все понимаю очень отчетливо. Получается, что в речи этой неизвестной все несколько более непривычно и как-то более сложно, что ли. Черт. Я, пока размышлял, совсем забыл о боли. Ведь и правда, ничего нет. Или она ушла? Или я просто перестал ее чувствовать?
Последняя мысль напугала больше всего. Перестают чувствовать боль лишь в том случае, когда на нее перестают реагировать нервные окончания. Этот страх заставляет меня что-то сделать. Как-то начать действовать. В этот раз паники нет, что несколько непонятно, даже наоборот, страх выступил стимулятором, заставившим меня действовать. Хочу открыть глаза и пытаюсь это сделать. Но даже такое, хоть и мысленное, усилие приводит к возвращению сильнейшей боли.
Кроме того, я ощущаю приступы рези в висках. И это только радует меня. Я понимаю.