Техника акварели
Шрифт:
Утро
Ты проснешься – по телу мурашки
пробегут, и весенняя дрожь
заберется за ворот рубашки.
Подоконники выскоблит дождь.
Будут сумерки в тюлевых складках,
воробьиная рань на часах —
будет утренний холод в лопатках,
будет сырость в твоих волосах.
Будет косточку в мякоти нежной
лета ночь отделять языком
от несмелой любви безнадежной,
горьким вскормленной молоком
одуванчиков,
и пригоршней воды питьевой,
что дождем на ладонях открытых
остается – и свежей землей.
На той улице умалишенной,
в том дожде наша юность видна,
как начало поэмы сожженной
у открытого в небо окна.
И наверно об этом не стоит
говорить – просто станет светлей
в твоей комнате, чисто отмоет
утро белое в чашке твоей.
Иголка
Что ты вышивала рукою
по чистой канве языка,
за ниткой следя голубою,
распускающей облака?
Однажды, не занята делом,
сидела среди тишины —
и крестик остался на белом
батисте с другой стороны.
Быть может, за это мгновенье,
которому имени нет,
мы грусти немой дуновенье
меняем на солнечный свет —
чему-то, не ведая сами,
находим единственный звук.
И, тайны коснувшись перстами,
иголку роняем из рук.
Весенний день
Вот человек, идущий мне навстречу:
на нем пальто без пуговицы, день
сегодня теплый – теплый и весенний.
Как хорошо: он точно обо мне
не думает – в глазах его далеких
я отражаюсь, словно облака,
деревья или птицы на деревьях.
Что означает странный этот взгляд?
Работу мысли он не означает,
поскольку тот, кто мыслит, на одном
всегда сосредоточится предмете.
А здесь другое: птицы, облака…
Но если так, прохожему на миг
дано себя в глазах его увидеть
и различить на яблоке глазном
весь этот мир – далекий и прекрасный.
Бричка
Едет бричка по чистой дороге —
птицы свищут, не видно людей.
Мягкой пылью ложится под ноги
путь, которому нет лошадей.
В стороне от иных развлечений,
лесом, полем, неведомо как —
то нырнет она в ельник вечерний,
то сквозной пролетит березняк.
Погадает кощей на ромашке,
захохочет на кладбище бес.
В чистой шелковой,
едет барин – и слушает лес.
Сколько жизни прошло в разговорах,
сколько спето, а выпито сколь?
Невесома, легка на рессорах,
бричка мчится – кататься изволь.
По дороге, по женушке милой, —
то за счастьем, а то при деньгах
кто плетется, кто едет с повинной,
а кого поведут в кандалах.
Кто умрет или душу погубит,
до конца лепестки оборвет.
Погадай-ка мне: любит, не любит —
разве знает он, сколько живет?
Облако над холмом
Посмотри на белое облако в яркий солнечный день:
оно на ладони ветра маневрирует в синеве,
бежит через холм цветущий прохладная его тень,
когда, запрокинув голову, на нем ты лежишь в траве.
Рядом десяток кузнечиков вонзают в июльский зной
смычки, канифоля крылышки где-то в своем паху,
и лишь кучевое облако, плывущее над тобой,
кажется ослепительным, прекрасным – там, наверху.
Посередине жизни ты лежишь на спине,
достигнувши положения мыслящего тростника.
Тебе безразлично прошлое и будущее вполне,
поскольку из настоящего ты смотришь на облака.
Может, кому-то покажется мысль твоя ерундой,
к тучам не относящейся, в отличие, например,
от выражений типа: «давай еще по одной»
или же восклицаний: «какой у нее размер!»
Меняющий направление ветер в твоей душе
вдруг наполняет парус, хлопая полотном —
выбеленным, как это, тающее уже
на горизонте неба, облако над холмом.
Перед грозой
Снова жаркое лето в поселке,
и калитка скрипит на гвозде.
Перед страшной грозою потемки —
мы с тобою сидим в темноте.
Где-то хлопают рамы, поспешно
собирают с веревок белье.
И на голое тело, конечно,
снова платье надето твое.
Будет ливень – травы и полыни
вкус горчащий в парном молоке.
Станут простыни наши сырыми,
и промокнет журнал в гамаке.
Мы с тобой, как на дне океана,
из каюты откроем окно —
близко-близко шаги великана,
и на улице нашей темно.
Пахнут липы, кузнечики скачут
по скамейкам. Забыв учениц,
гувернантки вздыхают на дачах
Конец ознакомительного фрагмента.