Технофеодализм. Что убило капитализм

Посвящаю своему отцу, показавшему мне, что всё значимое носит в себе свою противоположность

Несколько лет назад я решил написать краткую историю капитализма. Чтобы сделать задачу менее масштабной и заставить себя сосредоточиться на том, к чему сводится капитализм, я решил представить, будто рассказываю историю капитализма своей дочери, которой тогда было двенадцать лет. Так что, не спрашивая разрешения Ксении (о чем она никогда не позволит мне забыть!), я начал писать книгу в форме длинного письма к ней. Стараясь не использовать профессиональный язык (даже слово «капитализм»!), я постоянно напоминал себе, что лакмусовой бумажкой моего собственного понимания

сути капитализма должно быть то, поймет ли мой рассказ подросток. Результатом стала небольшая книжка под названием «Беседы с дочерью: краткая история капитализма [1] ». Отправной точкой для нее был, казалось бы, простой вопрос: почему в мире так много неравенства?

Еще до выхода книги в 2017-м, я чувствовал тревогу. С момента завершения рукописи и до получения отпечатанной книги меня не покидало ощущение, будто за окном 1840-е, а я собираюсь опубликовать книгу о феодализме; или, что еще хуже, будто в конце 1989 года я сижу и жду, когда из типографии выйдет моя книга о советском централизованном планировании. То есть будто я опоздал.

За годы после публикации книги, сначала на греческом, а затем и на английском, моя странноватая гипотеза, будто капитализм умирает (а не просто претерпевает одну из своих многочисленных впечатляющих метаморфоз), набирала силу. Во время пандемии она превратилась в убеждение, которое подтолкнуло меня изложить мысли об этом в книге хотя бы для того, чтобы дать друзьям и врагам, возмущенным моей теорией, возможность должным образом критически высказаться о ней, предварительно ознакомившись с содержанием.

Итак, в чем состоит моя гипотеза? Я полагаю, что капитализм уже мертв, в том смысле, что его динамика больше не управляет нашими экономиками. В этой роли его сменило нечто принципиально иное, то, что я называю технофеодализмом. В основе моего тезиса лежит ирония, которая на первый взгляд может показаться невразумительной, но которая, как я надеюсь продемонстрировать, имеет смысл: то, что убило капитализм, – это… сам капитал. Не тот капитал, каким мы его знали во времена расцвета индустриальной эры, а новая форма капитала, некая мутация, возникшая в последние два десятилетия, настолько более мощная, чем ее предшественник, что, как глупый, чрезмерно усердный вирус, она убила своего хозяина. Что стало причиной этого? Два основных события: приватизация интернета крупнейшими американскими и китайскими ИТ-компаниями и реакция западных правительств и центральных банков на мировой финансовый кризис 2008 года.

Перед тем как продолжить свои рассуждения, я должен подчеркнуть, что эта книга не о том, что технологии собираются сделать с нами. Речь не идет о больших языковых моделях, которые лишат нас рабочих мест, автономных роботах, которые будут угрожать нашей жизни, или плохо продуманной метавселенной Марка Цукерберга. Нет, эта книга о том, что уже сделали с капитализмом, а значит, и с нами, гаджеты, подключенные к облачным хранилищам, те самые, которые мы повсеместно используем, – наши скучные ноутбуки и смартфоны, – в сочетании с тем, как после 2008 года стали функционировать центральные банки и правительства. Историческая мутация капитала, которую я описываю, уже произошла, но, погруженные в наши повседневные драмы, от долговых проблем и пандемии до войн и опасного изменения климата, мы этого не заметили. Пришло время обратить на это внимание!

И если мы на самом деле обратим на это внимание, то без труда увидим, что мутация капитала в то, что я называю облачным капиталом, сокрушила два столпа капитализма: рынки и прибыль. Нет, рынки и прибыль, конечно, продолжают существовать – на самом деле рынки и прибыль существовали и при феодализме, – просто они больше не правят бал. За последние два десятилетия произошло следующее: прибыль и

рынки были изгнаны из эпицентра нашей экономической и социальной системы, вытеснены на ее окраины и заменены. Чем? Рынки, как среда обитания капитализма, были заменены цифровыми торговыми платформами, которые выглядят как рынки, но не являются ими и больше напоминают феодальные владения. А прибыль, двигатель капитализма, была заменена своим феодальным предшественником: рентой. В частности, это та форма ренты, которую необходимо платить за доступ к этим платформам и к облачным хранилищам в целом. Я называю это облачной рентой.

В результате реальная власть сегодня принадлежит не владельцам традиционного капитала, такого как станки, здания, железнодорожные и телефонные сети или промышленные роботы. Нет, они продолжают извлекать прибыль из рабочих, из наемного труда, но они больше не правят, как раньше. Как мы увидим, они стали вассалами по отношению к новому классу феодальных сюзеренов, владельцев облачного капитала. Что касается всех остальных – то есть нас, мы вернулись к нашему прежнему статусу крепостных, внося вклад в богатство и мощь нового правящего класса нашим неоплачиваемым трудом – в дополнение к наемному труду, которым мы занимаемся, когда у нас появляется возможность.

Имеет ли всё это значение для того, как мы живем и как воспринимаем свою жизнь? Конечно, имеет. Как я покажу в пятой, шестой и седьмой главах, осознание того, что наш мир стал технофеодальным, помогает прояснить большие и малые тайны: от иллюзорной революции в области зеленой энергетики и решения Илона Маска купить Twitter до новой холодной войны между США и Китаем и того, как украинский конфликт угрожает господству доллара; от смерти личной свободы (либо «либерального индивидуализма») и невыполнимости идей социал-демократии до ложных надежд на криптовалюты и жгучего вопроса о том, как вернуть нашу автономию, а возможно, и нашу свободу.

К концу 2021 года, вооруженный этими убеждениями и подстегиваемый пандемией, подкреплявшей их, я понял: жребий брошен. Я должен сесть и написать краткое введение в технофеодализм – гораздо, гораздо более уродливую социальную реальность, которая вытеснила капитализм. Оставался один вопрос: кому адресовать эту книгу? Недолго думая, я решил адресовать ее человеку, который познакомил меня с капитализмом в невероятно юном возрасте – и который, как и его внучка, однажды задал мне простой на первый взгляд вопрос, определивший почти каждую страницу этой книги. Моему отцу.

Предупреждение для нетерпеливого читателя: до описания технофеодализма я дойду не раньше третьей главы. Ведь для того чтобы мое описание имело смысл, мне придется сначала рассказать о поразительных метаморфозах капитализма, произошедших с ним за предыдущие десятилетия: это вторая глава. Начало книги между тем вообще не о технофеодализме. В первой главе рассказывается история, как мой отец с помощью нескольких кусков металла и поэзии Гесиода познакомил шестилетнего меня с противоречивыми отношениями технологий с человечеством и в конечном счете с сущностью капитализма. В ней излагаются руководящие принципы, на которых основаны все последующие размышления, и она завершается тем, казалось бы, простым вопросом, который отец задал мне в 1993 году. Остальная часть книги написана в форме письма, адресованного ему. Это моя попытка ответить на его каверзный вопрос.

Мой отец был единственным левым из тех, кого я знаю, кто не мог понять, почему в прозвище Маргарет Тэтчер «Железная леди» находят нечто уничижительное. И я, должно быть, был единственным ребенком, которого воспитывали с верой в то, что золото – бедный родственник железа.

Моя катехизация волшебных свойств железа началась зимой 1966 года, запомнившейся мне лютыми морозами. Желая поскорее покинуть тесную съемную квартиру, в которой мы жили, пока перестраивался наш дом в Палеон-Фалироне – прибрежном пригороде Афин, родители посреди зимы перевезли нас обратно в не до конца достроенный дом еще до того, как в нем установили центральное отопление. К счастью, папа настоял, чтобы в нашей новой гостиной был приличный камин из красного кирпича. Именно там зимними вечерами, в отблесках его теплого сияния он знакомил меня со своими, как он их называл, друзьями, одним за другим.