Технофобия
Шрифт:
Любой реакции я ждал, к любой был готов, кроме той, которая последовала за шквалом моих вопросов. Роберт улыбался — широко, искренне и снисходительно, всем своим видом показывая, как я его повеселил.
— Вам еще многому предстоит научиться, мастер Владимир, — произнес он, — вы в мастерах — без году неделю, и удивляетесь, почему вам не все понятно?
— Я бы сказал — скорее, мне все непонятно.
— Тогда наберитесь терпения, хотя бы выслушать мои ответы. Все по порядку. Курс истории — он действительно заканчивается эпидемией. Надеюсь вам не надо объяснять, что это событие является ключевым для нас, мастеров? Бессмертие, а, вернее, восстановление человеческого организма, основано
— А боевые кланы? Война с мутантами? — никак не мог угомониться я.
— Ответ тот же — можете поискать в банке данных. Но, как и в предыдущем случае, ничего интересного в этой теме не вижу. Не пытайтесь казаться глупее, чем вы есть, Владимир.
— Глупее?
— Ну да. Наверняка вы уже сами поняли, что это была форма социальной адаптации. Сперва стабилизация условий жизни, обретение уверенности в завтрашнем дне. Потом — поиск некогда утраченного смысла жизни. И, наконец, превращение средства в цель. Видимо, других вариантов не нашлось. Кстати, эти перестрелки не так уж бесполезны, как вам могло показаться. Если бы люди не били мутантов, эти плодовитые твари давно бы не оставили на планете свободного места. Что же касается отсутствия у бойцов воспоминаний детства… каков ваш эффективный возраст, Владимир?
— Какой-какой возраст?
— Эффективный. Без учета пребывания в Пантеоне.
— Тридцать… три года.
— Вот, даже на точной цифре споткнулись. А как у вас, при вашем ничтожном возрасте, с воспоминаниями детства? Все ли вы помните в деталях?
Я напряг мозг и с прискорбием вынужден был признаться, что детство, особенно первые годы своей жизни, я помню смутно. Несколько небольших островков — самые любимые подарки ко дню рождения, самые строгие наказания, разделенные океаном беспросветного тумана. Пришлось помотать головой, соглашаясь с Робертом.
— Вот! — произнес он торжествующе, — а что вы хотите от людей, живущих не по одной сотне лет? Те воспоминания просто погребены под толщей более поздних. К тому же, при записи возможны сбои, потеря части данных. Боец погиб, его восстановили, но память вернулась не полностью. Кое-что забылось, чего не жалко. А вот насчет того, что бойцы «родились в форме» вы не так уж и неправы. Ветераны кланов, включая командора, были рождены еще естественным путем. Более младшие… были восстановлены из генного материала некогда живших и умерших людей. Например, на этой базе
— По поводу выходцев из Пантеона.
— На нашей базе их двое — вы и Яков Розовский по прозвищу Голем. Он, кстати, бывший военный и стезя мастера его не привлекает. Но я имел в виду не нашу базу, не только ее. Не понимаете? Да, нам воспрещается покидать модуль, но для общения с коллегами из других кланов физический контакт вовсе не обязателен.
— Сеть? — предположил я, — И-мэйлы? Чаты?
— Сигнальные огни и почтовые голуби, — хмыкнул Роберт, — Коммутодром — слышали когда-нибудь?
— Кому-то дром, а кому-то не дром, — только и мог сказать я. Ох и дураком я в тот момент себя чувствовал, ох и дебилом! Каждый ответ на казавшийся таинственным и важным вопрос не только разрушал таинственность и от важности не оставлял камня на камне. С каждым ответом я все больше ощущал себя несмышленышем, допекающим взрослых вопросиками типа «почему трава зеленая?» или «почему вода мокрая?». Ощущение не из приятных, знаете ли.
Глава третья
Своды готического замка уходят высоко в темноту, куда не в силах достать ни скудный свет факелов, ни регулярные, но одиночные вспышки молний за окнами. Там, снаружи, бушевала непогода, а темные густые тучи хранили время суток как самую великую тайну.
У одного из факелов, отбрасывая длинные, тянущиеся по полу, тени стояли две человеческие фигуры — женская и мужская. Она была в пышном дорогом платье, прекрасна, стройна и увенчана копной пышных золотистых волос. Он был высок, широкоплеч и мужественен. Пламя факела отражалось от холодного металла его доспехов.
— Дорант, неужели нам и дальше суждено встречаться вот, в тайне от всех? — воскликнула она, ломая тонкие, белые, украшенные перстнями, пальцы.
— Увы, Дейремена, — он опустил глаза, — близкие не понимают нас. Мой меч… он рубил головы драконов и пробивал доспехи кровавых язычников, но косность и непонимание наших близких крепки — даже для него.
— Но почему, почему, Дорант? — в отчаянии воскликнула Дейремена, схватившись за голову.
— Я простой рыцарь. Ты — дочь короля. Я не ровня тебе, — голос Доранта, спокойный и ровный, звучал как эпитафия.
— Будь проклято мое происхожденье! — навзрыд вскричала Дейремена, падая на колени и простирая руки к небу, — давай, сбежим, мой рыцарь. Сбежим и не найдут нас… ненависть и предрассудки.
— Увы, не волен я бежать, ведь клятвой чести скован пуще ста цепей. Завтра в поход иду… твоим отцом призванный. Уйду, меч вражьей кровью окроплю… когда вернусь, вернусь иль нет — не знаю.
— О, небо! Ты жестоко! Но за что?! Хочу покончить я с собой! И пусть на муки вечные я обреку себя. Но ад — ничто, все муки — как блаженства рая в сравнении с одним лишь жизни днем… когда живешь и знаешь, что любовь твоя погибла. Но может…
— Что, любовь моя?
— Ребенок… Наше общее дитя… Пусть что-нибудь мне от тебя останется… Тогда, быть может легче будет пережить разлуку, чем просто помня о тебе, с ужасным словом «никогда» сплетя воспоминанья…
Сенсоры отлипали от моей головы неохотно, как пиявки в разгар трапезы. С меня хватит! Ситуация зашла слишком далеко. Так далеко, что, боюсь, Шекспир вертится в могиле со скоростью вертолетных лопастей.
Диарея, то есть, я хотел сказать, Дейремена из клана Железных Цветов, только на слух звучит чарующе прекрасно, романтично. И, разумеется, в соответствующих декорациях, создаваемых воображением пользователей Коммутодрома, подобно кулинарным шедеврам из синтетики.