Технотьма Пароль: "Вечность"
Шрифт:
Сзади раздался треск, и я обернулся. Из решётки в верхней части трансформатора повалил дым. Шкаф загудел, внутри замигало, и тут же погасли прожекторы, которые включили охранники на воротах.
Распахнулось окно на втором этаже кирпичного дома, высунувшийся наружу толстомордый усатый мужик пробасил:
— Вашу мать, опять? Где Чак?!
Дверь будки под навесом открылась, и оттуда, вытирая губы, рысцой выбежал карлик в комбинезончике с подпалинами и дырой на рукаве, с железным чемоданчиком в руках. Был он около метра ростом, может,
— Издеся я! — крикнул карлик фальцетом и побежал к трансформатору.
Выглянул заправщик со стаканом в руках, увидел усатого в окне и побыстрее спрятался в будку.
— Опять пьёте, сволочи? Если щас не починишь — отправлю ночью в патруль на тот берег! Ты понял?!
— Понял я, понял! — завопил в ответ карлик. — Но дюймового сечения нет! Если нет его — как чинить?
Усатый показал Чаку кулак, плюнул и закрыл окно.
Но тут же, высунувшись опять, стал с подозрением разглядывать нас.
— А где Разлом? — спросил я, повернувшись к Юне.
Она махнула рукой в противоположную от нефтяного бассейна сторону.
— Стой лучше возле машины, наёмник. Я пойду к управителю, попробую договориться. Наверное, это он из окна смотрит.
— Зачем тебе управитель?
— В посёлках нефтяников он всеми командует, без его разрешения никто ничего не сделает. Попробую обменять винтовку на топливо.
— И сразу двинем дальше?
Она покачала головой:
— Нет смысла. Лука Стидич будет ждать нас в Балашихе только завтра к вечеру, не раньше. Лучше переночевать здесь. Завтра поедем вдоль Разлома, через переправу на Щелковском тракте доберёмся до Балашихи.
— Но здесь могут появиться монахи.
— Да, а если сразу выедем, могут догнать нас прямо в пути. В посёлке Южного братства им, по крайней мере, не дадут поднять стрельбу. А могут и вообще внутрь не пустить, если они вправду из Киева, а не московские.
— Давай я сам с управителем поговорю, — предложил я. — Не нравится мне его рожа.
— Нет, ты возле машины стой. Ты плохо знаешь, что здесь к чему, лучше мне. Главное, если к тебе кто-то подойдёт с расспросами, не разболтай, что я из Меха-Корпа. Если они узнают, кто я такая…
— Что будет? — спросил я.
Она покачала головой:
— Один Владыка знает, что будет. Например, они могут взять меня в заложницы, чтобы потом попытаться диктовать условия отцу. Или выкуп потребовать. Или управитель может испугаться, он же только здесь король, а так — мелкая сошка… Может испугаться и с почестями нас дальше в Балашиху отправить. Охрану дать, топливо бесплатно. Но при том послать в Москву побыстрее гонца, чтоб в Цитадель Южного братства доложил обо всём. Или по радио сообщить, если оно тут есть. Короче, они ничего не должны про меня знать. Просто мы беженцы с фермы, и всё, хорошо?
— Ладно, — согласился я, — но попробуй ружьё продать, а не обменять. Потому что нам нужно не только горючее,
— Гостиницы тут нет, только бараки нефтяников. И почему ты всё время говоришь «тачка»? Это такая маленькая тележка, в которой ломщики возят камни и всякое другое. А это, — девушка постучала по запыленному борту машины, — сендер. Автомобиль, чтобы можно было ездить даже по песку в центре Пустоши. Видишь, какие колёса?
— Просто так иногда выражаются у нас на юге, — пояснил я.
Юна направилась к двухэтажному дому. Местные, наглазевшись на нас, разошлись, усатый — скорее всего, это и был управитель — скрылся в окне, заправщик из будки не высовывался. Карлик, распахнув дверцу трансформатора, достал оттуда табуретку, залез на неё и начал копаться в проводах, что-то бубня и ругаясь тонким голосом. Железный шкаф плевался дымом, шипел и постреливал искрами.
Я взял фляги, сделал несколько глотков самогона из одной, запил водой из другой, сел на капот и стал разглядывать улицу.
Юна справилась быстро и, вернувшись, показала мне несколько монет. Одна была немного больше остальных — я взял её, повертел в руках. Три золотых, которые у меня забрал Бурнос, я тогда так и не успел рассмотреть. На монете была неразборчивая мелкая надпись, с другой стороны отчеканен человеческий профиль, под ним распятие в виде буквы «Х», как на груди монаха.
— Не видел таких, что ли? — спросила Юна. — Это киевская гривна, она везде в ходу. Ладно, накачай дизеля, в канистру тоже залей, и идём. Спать придётся в бараке, гостиницы тут нет, как я и думала.
Заправщик сказал, что машину можно оставить под навесом, взял деньги и помог мне залить горючее в бак. Потом мы поели в столовой нефтяников на первом этаже — нам выдали по миске с кукурузной кашей, хлеб и кувшин с кислым пивом, которое мне не понравилось, так что пришлось запивать ужин водой из фляжки.
Стемнело, в зале зажгли свет, но он часто мигал и в конце концов погас — вышедший из кухни дородный повар, ругая Чака, разжёг масляные лампы.
Мы устали и после ужина сразу пошли в барак. Одна смена нефтяников ещё не вернулась, другая ещё не встала. Длинное полутёмное помещение с низким потолком оглашал храп, под койками, стоящими двумя рядами вдоль стен, валялись грязные сапоги и ботинки, на лавках у кроватей лежало шмотьё. Запах в помещении был соответствующий.
Тут выяснилось, что нам выделили одно место на двоих. Койки-то были широкие, но это всё равно очень не понравилось Юне Гало. Она стащила одеяло, положила на пол и объявила, что мне предстоит спать там. Я сказал, что не собираюсь этого делать. Она возразила, что не собирается спать с каким-то наёмником. Я ответил, что если она не хочет спать с каким-то наёмником, то может выбирать любую лежанку и спать с каким-то нефтяником. И что вообще я настолько вымотался, что меня сейчас совсем не тянет к её полудетским прелестям.