Текила для девственницы
Шрифт:
Хотя, наверное, я преувеличиваю. Просто Андрей хорошо воспитан. Он испытывал неловкость из-за того, что был резок и уволил меня. Вот и решил немного сгладить ситуацию.
Мой прекрасный гость продолжает задавать вопросы и смотрит на меня так, словно он готов впитывать каждое моё слово. Как приятно быть в центре его внимания! Это, безусловно, мне льстит. Хочется говорить, не останавливаясь, только бы он продолжал так же пристально смотреть и заинтересованно слушать.
Слово за слово я рассказываю Андрею о своей жизни, о маме, о том,
После того, как мама попала в реанимацию прямо из рабочего кабинета, по распоряжению губернатора её поместили в самую лучшую клинику. Однако спустя две недели был объявлен приговор — сделать ничего нельзя, надо смириться и ждать конца. Болезнь, которая раньше себя никак не проявляла, уже развилась до необратимой стадии.
Такой исход — в тридцать девять лет?! Моя энергичная, здоровая мама, которая за всю жизнь ни одного дня не провела на больничном, вдруг превратилась в овощ, опутанный проводами и истыканный катетерами.
В тот момент мне едва исполнилось девятнадцать, и я привыкла жить в волшебной сказке. Теперь сказка закончилась. У мамы не осталось ни друзей, ни подруг, ни партнёров, которые захотели бы бороться за её жизнь. Все развели руками: если врачи отказались, значит, ничего не поделаешь. Более того, я постоянно слышала за спиной шипение: собственным ядом отравилась… да она сама виновата… злость съела её изнутри… так ей и надо… бог всё видит…
А на помощь пришёл мой папа, о котором я всю жизнь слышала из уст матери, что он негодяй, подлец и ублюдок. Мама в выражениях никогда не стеснялась, но именно к отцу я обратилась, когда её фактически списали со счёта.
Папа взвалил на себя все организационные хлопоты, переговоры с врачами, поиск и выбор клиники. Сама я в тот момент находилась в шоковом состоянии и плохо соображала. Да и что я могла сделать — девятнадцатилетняя девчонка без жизненного опыта, выросшая в оранжерейных условиях.
Папа всё взял на себя. Сначала мы повезли маму в Москву, потом в Израиль, затем в Швейцарию — туда, где нас согласились принять и пообещали дать шанс. Материальная помощь, выделенная губернатором, закончилась очень быстро, расходы были чудовищными. Пришлось продать мою любимую игрушку — ярко-жёлтую «БМВ», подаренную мамой на восемнадцатилетие, и квартиру, купленную, когда мне исполнилось девятнадцать. Это была вся моя собственность.
Но деньги таяли. Тогда папа, у которого в тот момент обвалился бизнес и свободных средств не было, взял кредит, чтобы оплатить пребывание и операции в зарубежных клиниках. Швейцарские врачи сотворили чудо, мы увидели свет в конце туннеля. Маме стало лучше. Наконец-то очнувшись от медикаментозной комы, она смогла оформить на меня доверенность, и это стало спасением, так как оплачивать бесконечные медицинские расходы уже было практически нечем. Придя в сознание и узнав расстановку сил, мама первым делом потребовала вернуть папе всё до копейки. Она не желала
Но радостное волнение по поводу улучшения маминого самочувствия вскоре сменилось чёрной депрессией, солнце зашло за тучи. Борьба длиною в год закончилась полным поражением. Мы проиграли. Спустя три месяца после того, как мне исполнилось двадцать лет, мамы не стало…
Теперь у меня не было ни жилья, ни средств к существованию. Мы продали не только мою новенькую однокомнатную, но и три квартиры, которые были в собственности у мамы. А все мамины счета были выпотрошены подчистую.
Первое время я жила у папы, однако очень быстро сбежала на съёмную квартиру. Мачеха постаралась придать мне ускорения, хотя я очень старалась помогать ей с маленьким Мишуткой, не закатывала истерик, не требовала к себе повышенного внимания из-за того, что у меня случилось горе. Но я не злилась на Леру, понимала, что жить вчетвером в небольшой двухкомнатной квартире не очень-то комфортно. Кроме того, ей наверняка было обидно, что её муж взял огромный кредит, чтобы помочь первой жене. Папа очень рисковал, он мог бы до сих пор расплачиваться с банком.
Началась самостоятельная жизнь. Сначала это был полный кошмар. Накрывало чёрной депрессией, хотелось выть от тоски. Мне ужасно не хватало мамы. К тому же денежные проблемы множились день ото дня.
Я восстановилась на втором курсе университета. Нужно было как-то оплачивать учёбу, съёмное жилье, поэтому нашла первую в своей жизни работу. Но, так как до этого умела только тратить, то не понимала, как жить на эти деньги и искренне верила, что заказывая на ужин роллы, я очень экономлю. Но постепенно втянулась, стала лучше разбираться в жизни. Сменила несколько работ, перешла на третий курс…
Мне вдруг становится неловко — ну, ничего себе, я болтушка! Столько всего вывалила на Андрея. Он, наверное, уже и не рад, что остался. Пришлось парню слушать моё нытьё… Но он не перебивал и так сочувственно на меня смотрел, что я никак не могла остановиться. Говорила и говорила. И словно избавлялась от тяжёлой ноши.
Но ведь надо подумать и о собеседнике! Ему-то каково!
— Вероника, ты можешь собой гордиться, — говорит Андрей и снова дотрагивается до моей руки. — У тебя был очень тяжёлый период в жизни, но ты справилась. Не сломалась.
— Спасибо, — почти одними губами шепчу я.
— Послушай… Ты уже на третьем курсе, у тебя достаточно знаний, чтобы работать по специальности. Я поговорил с начальником нашего проектного отдела. Тебя могут взять стажёром на полный день, с восьми до пяти, зарплата двадцать тысяч в месяц. Сходишь на собеседование?
— Андрей… — Я снова потрясена до глубины души. Он позаботился обо мне! — Спасибо тебе огромное… Но ничего не получится. Увы! С утра я полдня на лекциях. А потом езжу по домам и организациям, убираю. Я не смогу работать ежедневно с восьми до пяти. Никак!