"Тектоника". Лучшее. 94-98

Горцев Сергей

А. М. Она, наверное, и не знает, что песня посвящается именно ей.

–  Скажи, а восторг поклонников группы возле сцены как-то связан с текста­ми, воспринимались ли они адекватно?

А. М. Вряд ли. Те люди, которые бесновались, строили "козы" и кидали ко­жаные куртки, воспринимали это как протест против официальных властей, как какую-то революционность, они знали, что здесь явно поется что-то такое анти­советское и играется что-то агрессивное. Поэтому они это и любили.

–  То есть, ты считаешь, что весь тот восторг, который вызывала группа "ЭШ" на концертах, был не более, чем веяние времени,

а сама группа могла бы в против­ном случае затеряться?

А. М. Ну, я не думаю, что группа могла бы затеряться, потому что все ансам­бли, которые существовали у нас в то время, следовали каким-то определенным канонам. Многие группы пели песни "Алисы" и "Машины времени" и, кстати, делали это хорошо. Но мало было тех, кто сочинял собственный материал и ин­дивидуально его исполнял. Поэтому нас трудно было с кем-то спутать.

–  Николай, а как вы отнеслись к своей популярности в Смоленске?

Н. П. Настороженно.

–  Был ли это импульс для дальнейшей работы?

Н. П. Безусловно.

–  Ваше последнее выступление состоялось в ДК трикотажников на "Музы­кальном ринге". Как ты оцениваешь этот концерт?

Н. П. Для меня это наш самый сильный концерт. Был относительно непло­хой звук, и мы сделали все, если не на 100, то на 95 процентов.

–  После этого концерта группа практически прекратила свое существование. А что было дальше, и можно ли это назвать "смертью на взлете"?

Н. П. Нет, я так не думаю. В силу того, что мы подошли к тому периоду, когда в группе наметились серьезные разногласия и, скажем так, уровень участ­ников группы был настолько различен, что в конечном итоге она была обречена на развал.

–  Ну, а популярность, любовь поклонников никак вас не сдерживала?

Н. П. Абсолютно никак. Во-первых, мы просто удачно "засветились" в нуж­ное время. А во-вторых, долго кривить душой, делать то, что не нравится, жить в постоянных конфликтах с людьми, с которыми делаешь одно дело, - очень слож­но, и поздно или рано, но расстаться нам бы пришлось.

–  А мысли о том, что смоленская сцена - это ведь еще не все, есть еще Москва, Санкт-Петербург, Ковент Гарден?

Н. П. Так что ж с того? По крайней мере никто из нас не затаил обиды. Ра­зошлись по-английски, как во Франции.

Д. Раичев, ("Тектоника", №-2, февраль 1994)

Группа "ЭШ'

Вадим Петренко, (группы "ЭШ", "Дисциплина").

"Партизан новоджазовой сцены"

Владислав Макаров хорошо известен тем, кто интересуется искусством. Его творчество давно перестало быть достоянием только нашего города. Музыкаль­ные критики Москвы н Петербурга, Лондона и Берлина отмечают значитель­ность его дарования. "Представитель альтернативной культуры, экспансивный художник и музыкант, бескомпромиссный

творческий метод которого узнается как в спонтанных энергичных диссонансах виолончели, так и в живописных росчерках на полотне", - так характеризует В. Макарова одна из столичных га­зет.

Мудрено, но в принципе понятно. Сегодня Владислав Макаров в гостях у клуба "Тектоника".

–  Владислав, то, чем ты занимаешься, уникально и необычно. Необычна му­зыка, которую ты играешь, необычны твои картины... Сразу напрашивается воп­рос: как ты "дошел до такой жизни", каким был твой путь в искусство?

–  Изначально, с детства, я считал себя художником. И, уже будучи студен­том худграфа нашего пединститута, начал интересоваться и заниматься музы­кой. За нее часто получал по шее (улыбается). Причем, по шее получал больше не за музыку, а за длинные волосы, которые тогда были редким явлением. У нас была довольно неплохая группа, по мнению многих, лучшая в городе, она называлась "Цветы".

–  О каких годах мы говорим?

–  Это было начало семидесятых. Сначала мы играли в институте, а после его окончания, года два, - на различных площадках.

–  Ты на чем играл?

–  Я играл тогда на гитаре, пел - в общем, был лидером группы. Пели мы в основном на английском. После распада группы я все больше слушал музыку, причем самую разную - классику, джаз, рок... У меня была редкая коллекция дисков, основу которой составляли нетрадиционные тогда ансамбли "Дорз", "Йес", "Кинг Кримсон", "Дженессис"... Я тогда считал, что рок исчерпал себя. Именно в это время стал популярным арт-рок, джаз-рок, и я тоже в них нахо­дил какие-то интересные элементы. Постепенно все больше и больше интересовался авангардом. Гитара меня уже как инструмент не удовлетворяла, и я стал самостоятельно осваивать виолончель. Она привлекла меня необычным звуча­нием.

–  Представляю, как непросто научиться играть на виолончели...

–  Да, приходилось брать консультации, работать с самоучителем. Вначале я даже использовал виолончель как бас-гитару - настолько труден был процесс "вхождения" в новый инструмент'. И вот в начале 80-х годов я показал свои опыты в Ленинграде. Оказалось, что я в "русле", что многие уже играют такую му­зыку. Я оказался в кругу таких людей, как Гребенщиков, Курехин, трио Ганелина, А. Вапиров. Через пять лет - все эти люди стали "звездами". Таким вот обра­зом я стал тем, кем стал.

–  Обычно, когда говорят об искусстве, упоминают об основоположниках того или иного явления. Кого из музыкантов ты мог бы назвать в качестве своих учи­телей?

–  Когда интересуешься этим у других музыкантов, оказывается, что все мы прошли одинаковый путь. Тот же Боря Гребенщиков как-то нарисовал все ту же схему. Она давно и всем известна. По восходящей она выглядит так: "Битлз", "Роллинг Стоунз", Д. Хендрикс, "Джетро Талл", "Эмерсон, Лейк и Палмер", "Кинг Кримсон", "Йес". Дальше начинается волна джаз-рока - "Махавишну ор­кестра", "Уэза Рипот". Потом переход на джазовых музыкантов - Д. Колтрейн, О. Коулмен. Кто-то остановился на арт-роке, кто-то вышел на свой путь, напри­мер Гребенщиков, кто-то вышел на соц-арт, как Курехин. Кто-то пошел в сторо­ну серьезной музыки - это, наверное, я. (Улыбается).