Телечеловек
Шрифт:
Не успел я выйти, как вооруженные фотоаппаратами детективы, словно по команде, бросились ко мне и, окружив плотным кольцом, рьяно пытались протиснуться как можно ближе. Форменная свалка и даже потасовка, которую они устроили вокруг меня, не походила на действия полицейских. "Может быть, Давид все-таки ошибся? — подумал я. — Или они пока не раскрывают своих подлинных намерений?" Как бы там ни было, придется сделать вид, будто я ни о чем не подозреваю. Поэтому, упорно пробиваясь к машине, я безмятежно произнес:
— Чудесная погода, не правда ли, джентльмены?
Мнимые журналисты
До квартиры Лиан меньше четверти часа езды на машине. При въезде на проспект Клен пришлось переждать у светофора. В бесконечной веренице застопоривших машин, в третьем или четвертом ряду позади себя, я увидел небольшой спортивный автомобиль салатного цвета, неотступно следовавший за мной с самого проспекта Крети. Это меня не удивило. Если в машине действительно находились профессиональные репортеры, то они с присущей им настойчивостью и хваткой обязательно следовали бы за мной. Однако у Римерских ворот удалось оторваться от преследовавшей юркой машины. Едва я успел проскочить зеленый светофор, как вспыхнул красный сигнал и ехавшие следом машины резко затормозили.
Я решил проехать через Национальный парк. Правда, этот путь несколько длиннее, зато движение там меньше. Лиан имела обыкновение отправляться в театр в самую последнюю минуту, и я рассчитывал застать ее дома. Однако непредвиденные обстоятельства задержали меня в парке несколько дольше обычного. За Лебединым мостом мне пришлось затормозить: всю проезжую часть дороги заполнила колонна медленно двигавшихся людей. Подъехав поближе, я увидел, что это шла молодежь — юноши и девушки. Их было человек двести. Не требовалось орлиной зоркости, чтобы заметить конных полицейских, с обеих сторон попарно патрулировавших аллею, по которой направлялись демонстранты. "Гм, полицейский кордон — испытанное средство правительства против любых массовых выступлении", — подумал я. Молодые демонстранты расступились, пропуская машину, и все же я с большим трудом продвигался сквозь их ряды. Вдруг кто-то произнес мое имя. Я невольно оглянулся, резко затормозив машину. Студенты университета — а это оказались именно они — толпой окружили машину и стали… вполголоса провозглашать лозунги. Да, да, они скандировали их почти шепотом. Негромкие возгласы юных демонстрантов звучали как доверительные, дружеские обращения:
— Да здравствует профессор Бирминг!
— Мы с вами, профессор!
Кто-то громко крикнул:
— Идемте к театру!
Заметив знакомые лица студентов с факультета электроники, я вышел из машины.
— Куда вы собрались, друзья? — обратился я к возбужденным, раскрасневшимся студентам, стараясь своим тоном как-то успокоить их.
— В театр! — решительно ответила девушка в полотняной шапочке.
— Какой же именно?
— В театр "Орма".
Какое совпадение! Именно в этом театре выступает Лиан.
— Профессор, может быть, вы скажете что-нибудь?
— Да, да, нам так интересно вас послушать!
Вероятно, со стороны это зрелище казалось не только весьма необычным, но и несуразным: по обочинам аллеи, держась на почтительном
— И полицейские с вами? — спросил я простодушно. Ничего умнее не пришло мне в голову.
— Они боятся, как бы наше шествие не приняло характер политической демонстрации. Но мы ведь только прогуливаемся по парку, — широкоплечий юноша нетерпеливо встряхнул головой. Трудно было понять, что означал этот жест: то ли протест против полицейских, то ли решимость действовать наперекор всему, с каким бы риском и опасностями это ни было связано.
— Профессор, просим выступить!
— Просим, просим! — раздавалось со всех сторон. Растерявшись, я не знал, как поступить в столь необычной обстановке.
Окружившая меня толпа студентов образовала пробку: сзади нетерпеливо сигналили.
Пришлось перейти на тротуар. Однако от этого положение нисколько не улучшилось. До сих пор не представляю, как это ей удалось, но откуда-то сбоку вынырнула юркая спортивная машина салатного цвета и остановилась рядом с нами. Несколько репортеров, или подосланных под видом журналистов агентов полиции, зашелкали затворами фотоаппаратов перед самым моим носом.
— Друзья мои, надо всячески избегать столкновения с полицией. — Я пытался увещевать молодежь.
— Э, не беспокойтесь! Мы их обведем вокруг пальца, — и уже знакомый мне юноша кивнул в сторону полицейских. — Сделаем вид, словно прогуливаемся не спеша, и тем временем потолкуем.- Повернувшись к стоящему рядом студенту, он скомандовал: — Передай по рядам! Без лишнего шума! — Затем вновь обратился ко мне: — Поговорим по душам, профессор, а потом проводим вас к машине, не бойтесь.
При этих словах я горько усмехнулся.
— О чем же мы потолкуем?
— Вы же сделали колоссальное открытие! А ваша смелая борьба против нашего реакционного правительства?! Вот и расскажите нам об этом, дорогой профессор.
Подумать только: дорогой профессор! Это уже что-то совсем новое.
Репортеры с настораживающей поспешностью записывали что-то в свои блокноты, поэтому я решил прибегнуть к тактической уловке — чему только не научишься, попав в такой переплет!
— Сначала я предпочел бы послушать вас, господа.
— Пожалуйста, господин профессор, будем очень рады.
— Что вы намерены делать в театре?
— Там будет спектакль, а затем дискуссия о роли искусства в борьбе за мир, — ответила девушка в полотняной шапочке.
От толпы отделился молодой, но уже лысеющий юноша. Непомерно вздернутый нос придавал его лицу какое-то детское выражение.
— Настало время, когда в борьбе за мир надо использовать все возможности. В этом, господин профессор, мы целиком на вашей стороне. Вы не одиноки в своей борьбе.
— Очень мило с вашей стороны! Право, вы меня даже растрогали. Ну-с, а на что же вы рассчитываете? К чему может привести ваша позиция?
— Мы рассчитываем добиться многого. Прежде всего надо вынудить правительство дать твердую гарантию, что ваше открытие будет использовано только в интересах мира и прогресса.