Телефон Господень (сборник)
Шрифт:
Когда же этот пустырь закончится? Ботинкам, похоже, полный абзац… Наверное, я на редкость глупо выгляжу со стороны – посреди заснеженного поля в дорогом немецком пальто, кожаных туфлях и с чемоданом на колесиках. Особенно колесики радуют. Когда намело уже по колено. Почему не делают чемоданы на гусеницах? Russian style такой – для идиотов, которые из Москвы в провинцию работать едут. Ведь все же нормальные люди наоборот поступают! Там культура, метро, фонари горят, Церетели ваяет, Лужков в кепке ходит, деньги в килобаксах считают, улицы опять же чистят от снега этого…
Черт, похоже дошел. Вот здесь я теперь и живу…. Home, sweet home… Абсолютная тьма – ни одно
Лифт, естественно, не работал. Впрочем, это меня не удивило, да и не огорчило особенно – пятый этаж, ерунда. Вот только чемодан на колесиках… Уныло и однообразно чертыхаясь, я преодолевал пролет за пролетом, оставляя за собой «следы снежного человека» – мокрые отпечатки от потерявших всякую благопристойность туфель и комья снега, обильно запасенные в штанинах. Не простудиться бы… Искомая дверь уже не вызвала никаких эмоций – дверь как дверь, деревянная. Покрашена в дебильно-жизнерадостный розовый цвет. Главное – ключ подошел. А то хорош бы я был, в новогоднюю ночь на лестничной площадке… И вот – вступаю в права владения. После смутного сумрака лестницы, в прихожей оказалось темно как в гробу. Некоторое время я шарил по стене руками в поисках выключателя. Логику квартиростроителей иногда постигнуть невозможно – вожделенная клавиша оказалась за углом коридора. Впрочем, значение это имело сугубо академическое – щелчок отнюдь не отозвался вспышкой света, я только зря зажмурился в ожидании. Оставалось только приступить к поискам фонарика в недрах моего полусамоходного чемодана.
Мои новые коллеги обещали позаботиться о некотором минимуме временных удобств в новой квартире, поэтому увидев на кухне простенький стол и пару табуреток, я не удивился. Удивился я другому – на одной из табуреток спокойно сидел человек, а на столе горела заботливо установленная в рюмке тонкая церковная свечка. Слово «удивился», пожалуй, будет некоторым (изрядным, по правде говоря) преуменьшением силы испытанных мной эмоций – если бы не тяжеленный чемодан, я бы, наверное, подпрыгнул на полметра. А так – выпустил изо рта первую пришедшую в голову фразу:
– Что, света нет?
– Почему нет? Вот он… – Непонятный мужик кивнул на свечку, вызвав заметное колебание пламени.
– А… ну… ммда-а-а, – Такой компрессии в моем речевом аппарате подверглись очевидные, в общем, вопросы: «Ты кто такой? Что ты здесь делаешь? Что, черт побери, вообще происходит?»
– Ты присаживайся, – незнакомец указал жестом на табуретку.
С трудом преодолевая ступорозное состояние, я придвинул табурет к столу и медленно на него опустился. Молчание затягивалось. В моей голове вспыхивали и гасли идиотские фразы типа: «А, что, электричества нет?» или «Экая погода-то нынче…», но с воспроизведением звука что-то не ладилось – открывая рот, я ничего не мог сказать, и закрывал его обратно. Мужика, кажется, мои мучения никак не интересовали – он молча смотрел на огонек свечи, явно не желая прояснять ситуацию. В конце концов, мой ступор стал переходить в
– Афанасий, – неожиданно сказал «профессор» и, помолчав, добавил:
– Водку привез?
– Кто? – снова обалдел я. Это имя настолько не подходило к рафинированной внешности, что картина мира рассыпалась окончательно.
– Афанасий – я, а водку привез – ты. Ведь привез?
– Ну…
– Доставай.
Сраженный наповал такой непосредственностью, я полез в недра чемодана. Вынырнув из его глубин с бутылкой «Финляндии», обнаружил на столе две тонкие хрустальные рюмки и глиняную плошку с маринованными грибами, столь грубую и аляповатую, что в голове промелькнула сумасшедшая мысль: «Может он археолог?».
– Местные коллеги обеспечили, – ответил на невысказанный вопрос «Афанасий».
Обыденность этой фразы неожиданно привела мое сознание в равновесие и «вопрос вечера» наконец был задан:
– А что вы, собственно, здесь делаете?
– Живу, – нимало не смутившись сказал этот странный человек.
– Но, простите, это я здесь живу…
– Так живи, я разве против?
– Но…
– С наступающим!
В протянутой ко мне руке уже была полная рюмка, в несуразной плошке торчали две тонкие серебряные вилки и, осознав величие принципа «без ста грамм не разберешься», я сдался:
– И вас также!
– Лучше на «ты», – отозвался мой невозмутимый собеседник, и лихо выпил, показав изрядную к этому делу привычку.
– Тем не менее, хотелось бы… – снова начал я…
– Давай по второй, – рюмки снова были полны, – за встречу!
Выпили. Закусили божественно вкусными грибочками.
– И все таки…
– Разговор в этой стране начинается после третьей, – рюмка уже в руке, – твое здоровье!
Недаром алхимики называли спирт «водой жизни» – внутри наконец-то развернулся плотный узел, отпустило напряжение дальней дороги и даже неожиданная ситуация перестала выглядеть столь дикой. В конце концов, что за Новый Год без собутыльника? Тем более, что человек этот, несмотря на очевидную эксцентричность, казался в этом качестве вполне приемлем…
– Простите, Афанасий, но вы, то есть ты – кто такой?
– Я? – собеседник неожиданно широко улыбнулся, продемонстрировав мелкие острые зубы, – я домовой!
– Мой домовой?!!!
– Почему твой? Твой в Москве остался. Ты ведь лапоточек ему для переезда не предложил? А я – свой собственный.
– Какой еще «лапоточек»?
– Ну, – Афанасий поморщился, – положено так. Не знаешь что ли? Кладешь за печку, или хотя бы за плиту, лапоть, просишь вежливо так: «Дедушка, не побрезгуй, поезжай со мной в новый дом, на новое хозяйство…»
– И что, поехал бы?
– Нет, конечно. Ищи дурака, из Москвы в провинцию ехать… Но – традиция…
Ситуация в сознании, даже расширенном принятым вовнутрь алкоголем, никак не укладывалась: на неумного шутника мой ночной собеседник никак не походил, но, с другой стороны, домовой – это как-то чересчур…
Глубокое сомнение, отражающееся на моем лице, явно забавляло Афанасия.
– Что, не верится? Ну смотри…
Ловко повернувшись на табурете, он запустил руку под стол и извлек оттуда здоровенную елку. В кухне ярко запахло снегом, морозом и хвоей.