Телефон звонит по ночам

Гофф Инна Анатольевна

Давно мечтал Витя Басюк стоять у гидромонитора и твердой рукой направлять в угольный пласт тугую серебряную струю. Монитор дрожит, как будто хочет вырваться у тебя из рук. Куски угля отламываются, как пастила. Грохот воды и пульпы, а ты стоишь весь серебряный в свете прожектора, в серебряных брызгах… А может быть, в золотых. Сверху спрашивают, как дела в бригаде. «Моют?» Это только на гидрошахтах спрашивают так. Как будто здесь золотые прииски. Где золото моют в горах.

Спустя четыре месяца Виктор Басюк уже стоял у гидромонитора в брызгах серебряной водяной пыли, в сияющем в свете прожектора нейлоновом комбинезоне и шлеме. Величественный, как фонтан «Самсон» в

Петергофе, под Ленинградом. Впрочем, такое сравнение никогда не пришло бы ему в голову. И не только потому, что он никогда не был в Петергофе и не видел знаменитых фонтанов. Ему даже обидным показалось, что она сравнила его с фонтаном.

В первый раз он увидел ее в нарядной. Она сидела в последнем ряду возле двери, какая-то очень беленькая и хрупкая среди шахтерской братвы. На нее поглядывали, удивляясь, зачем она здесь. Она сидела на скамье одна, – никто не решился сесть рядом, как будто боялись ее запачкать. А может, думали, что она этого боится. В другое время Виктор предпочел бы сесть где-нибудь подальше. Но теперь, когда мест в нарядной не было и ребята впритык жались на лавках, поглядывая на Басюка с насмешливым интересом – что будет? – теперь ему только и оставалось, что сесть рядом с этой царевной. Он только сказал: «Посуньтесь трошки». И когда она подвинулась, сел возле нее с независимым видом, чуть заметно подмигнув хлопцам. Ну, а раз сел, то приходится разговаривать.

– И надолго вы к нам?

– Завтра уеду.

– Жалко. Такая девушка! В гости приезжали? Или по делу?

– По делу.

– И в шахту ходили?

– В шахту еще не ходила. Сейчас пойду. – Она глянула на Басюка и вдруг покраснела, встретив его взгляд. – Мне Бородин разрешил спуск, если найдут провожатого.

Что она этим хотела сказать? Чтобы он проводил ее? Что с ним ей не будет страшно?

– Найдут кого-нибудь, – сказал он небрежным тоном. Хотел добавить – «кому делать нечего» и не успел. В нарядную вошли Угаров, Гречко, Рябинин, и начался наряд.

Угаров давал бригадам задание на смену, и Басюк забыл на время про свою соседку. Вспомнил он о ней, когда начальник вентиляции Рябинин, подойдя к скамье, сказал девушке:

– Идите в душевую, там Фрося вас нарядит. В шахту пойдете со мной.

Басюку не понравилось, как готово поднялась она с места. И пошла. Даже не оглянулась.

Спустя четверть часа он увидел ее у вспомогательного ствола. Фрося постаралась, сделала из девчонки чучело. Сапоги большие, не по мерке. Спецовка до колен. Каска на нос сползает. И вид какой-то малахольный… Увидела Виктора, заулыбалась.

– Ну, как? – спрашивает. И опять краснеет. Стеснительная.

– А что? Все законно, – говорит Виктор. Она спрашивает:

– Вас там в шахте как найти?

– А что? – говорит. Пришла ему очередь покраснеть. – Придете?

– Приду.

– Адрес мой простой, – говорит Виктор. – Вторая восточная панель, третий подэтаж, до востребования… Запомнили?..

Он думал, она шутит. Но она пришла на самом деле. И смотрела, как он моет уголь. А после спрашивала, промокает ли комбинезон. И какие у Басюка замечания насчет спецодежды. Оказывается, она за этим из Луганска приехала. Из научно-исследовательского института. Там они разрабатывают новую спецодежду для гидрошахт.

Ну он ей накидал замечаний. Штук десять. Не зря же она лезла сюда, по скобам. И тут он вспомнил, что по правой стенке недостает двух скоб, и сказал об этом Рябиыину. Не хватает, чтобы девчонка загремела. Тогда поминай как звали.

«А я и не знаю, – подумал он вдруг, – как ее помянуть. Эх, дурак, не спросил, как зовут».

Звали ее просто –

Зина. Он узнал это вечером, когда танцевал с ней на площадке за агитпунктом. Потом они гуляли под звездами по притихшим улицам поселка. На звезды в ту ночь был урожай. Виктор и Зина никогда в своей жизни не видели столько звезд. Они гуляли, и она сравнивала его с фонтаном «Самсон», и он обиделся. Но она сказала, что обижается он напрасно, потому что Самсон был богатырь, красавец и силач. И еще она сказала, что не зря спускалась в шахту. Хотя ей и было страшно, зато теперь она знает, что такое шахтерский труд. Басюк держался скромно, отнекивался: «Что вы! Какие мы герои! Это вам от страха показалось!» – но сердце его таяло от ее слов. Да, кто замешен в угле, тот уже шахтер от рождения. Так уж повелось. Кто родился у моря – становится моряком, кто в поле – хлеборобом, и редкий сын летчика не мечтает о небе. Шахтер знает цену небу не меньше, чем летчик. Но для летчика небо – место его работы. А для шахтера небо – его награда.

Глава девятая

Тамаре везло: она долгое время была самой молодой. Самой молодой студенткой в своей группе. Самой молодой родительницей в Юркином детском саду. Самым молодым преподавателем на кафедре западной литературы.

Последнее даже мешало ей. Надо было все время помнить, чтобы не впасть в панибратский тон со студентами, многие из которых были ее ровесниками, а некоторые даже старше.

Только в этом году на кафедре у западников появилась новая молодая преподавательница Зоя Петровна, румяная, с тяжелой поступью, стремительная. Она сразу подружилась с Тамарой, стала советоваться с ней во всем. Как распределить материал лекций, чтобы не перегрузить академический час. И какие духи Тамара считает хорошими. И даже – надо ли отвечать на письма человеку, который в нее влюблен.

Зоя считала себя беспринципной, бесхарактерной. Ей нужен был духовный вождь. Таким вождем для нее стала Тамара.

Зоя любила задавать вопросы внезапные, как выстрел:

– Можно любить всю жизнь одного?

– Страшно быть старым?

– Что такое счастье?

Она спрашивала об этом в самые неподходящие минуты. Посреди делового разговора или во время звонка на лекцию. Люди спотыкались о ее вопросы, как о камни, разбросанные на ровной дороге.

Некоторые научились обходить их. Лучше всех это делал завкафедрой, семидесятилетний Матвей Савельич Азгур, профессор, известный литературовед.

– Счастье – это умение находить личную радость в общественно полезном труде, – глубокомысленно произносил он.

Тамара отвечала на Зоины вопросы подробно, всерьез, продумывая ответы, – Зоя верила ей.

В этот день Тамара принимала экзамен у второкурсников. Зоя Петровна ассистировала.

Было ясное летнее утро. Похожее на то, когда приехал Стах. Та же свежесть красок, ранняя прохлада и голубизна. Но теперь, когда ей не надо было спешить на вокзал, все вокруг было подернуто печалью, словно тенью.

Прошло больше двух недель, как они расстались. Но тень эта не уходила, и все вокруг вызывало воспоминания. Москва катила свои волны. Поток машин. Поток людей. Поток машин. Машины были всех расцветок. Красные, синие, желтые. В их нарядности было что-то игрушечное. И так же пестро были одеты люди. Особенно молодежь. Мальчишки лет восемнадцати. Почему-то на них это было заметнее, чем на девушках, Наверно, потому, что девушки всегда модничали, а мальчишки стали модничать недавно. Их немыслимо броские «абстрактные» рубашки с изображением рыб, птиц, зонтиков и козерогов уже не привлекали ничьего внимания. К ним привыкли.