Телефон звонит по ночам
Шрифт:
– Ну и как?
– Сначала, правда, вид у них стал слегка ошалелый. А потом ничего. Покушали. Даже борщ похвалили. Достали кошельки и расплатились. Все честь по чести.
Сергей и Стах разгуливали по кухне, потирая руки. У них был вид как у мальчишек.
– А я рада, – сказала Ольга. – Я очень рада. Вы же новое поколение инженеров и должны работать по-новому. И строить новые отношения между людьми. На другой основе… Все начинается с мелочей.
– Погоди радоваться, – сказал Сергей. – Савва этого мне никогда не простит. Именно потому, что все начинается с мелочей. Верно, Стах?
– Потому
– Все равно я рада, – сказала Ольга. Сергей снял телефонную трубку.
– Фабрику дайте, – сказал он. – Реутову… Ну, что у вас? Как дела? Сушите? Сколько отгрузили? Ну, молодцы. Молодцы, говорю. Старайтесь…
Он говорил негромко, не повышая голоса, тем ледяным тоном, который действовал хуже крика и который вгонял в краску самых неуязвимых.
– Что там опять? – спросил Стах.
– Зашламовали трубу. «Колено» забилось, и полдня его очищали. В общем, они не виноваты. Виновата техника… Придется объявить ей выговор в приказе.
– Технике? – спросил Стах. – Или Реутовой?..
«Все же ему жаль Майку, – подумала Ольга. – Он не любит, когда ей достается. Пытается ее защитить. И во всяком случае никогда не говорит о ней плохо».
Мая легко обижается. Особенно обижает ее такой ледяной тон. Ей ничего не стоит заплакать. Может быть, она и плачет сейчас, отвернувшись, чтобы никто не видел, и размазывая по лицу угольную пыль.
– Зря ты ее, – сказал Стах. – Техника штука капризная, сам знаешь…
– Я знаю, что в этом месяце нам увеличили план. А в следующем увеличат еще. И так будет теперь из месяца в месяц, пока не осилим проектную мощность. Спрашиваю – дадим план? Отвечают – дадим. Если техника не подведет. Так принято считать, что подвела техника. А чаще человек подводит технику. Какой-нибудь ротозей, вроде диспетчера Попутного, забутит пульповод, затопит камеру с углесосами, и будем стоять три дня…
Сергей был что-то слишком разговорчив. Так бывало с ним, когда он чувствовал себя виноватым. Майка не тот человек, с кем надо так разговаривать.
– Позвони ей, – сказал он Ольге. – Скажи, чтобы зашла к нам, когда освободится.
Ольга позвонила на фабрику. Ей сказали, что Мая Викторовна где-то на погрузке. Ей передадут, чтобы она позвонила на квартиру Бородину.
Пили чай. Потом Сергей полулежал на диване, просматривая газеты. Глаза его начинали слипаться, стоило ему положить голову на подушку или просто прислониться к чему-нибудь. Стах и Ольга смотрели телевизор. Передавали концерт из Москвы. Ольга гадала, о чем он думает сейчас, глядя на экран телевизора.
Вспоминает Москву или переживает за Майку?
Они были хорошей парой, Стах и Томка. И они любили друг друга. Но жизнь развела их. У Стаха погиб отец в автомобильной катастрофе тяжело заболела мать. Ему пришлось бросить институт и уехать к ней. В Сибирь. Потом смерть матери, армия, контузия при взрыве мины… Он перестал писать Томке, а она вышла за другого.
Вчера она получила письмо
«Будешь поблизости, заезжай к нам. Не пугайся слова „Донбасс“. У нас тут очень здорово. Здесь проходит Донецкий кряж. Кто бывал в Закарпатье, говорит, что очень похоже…»
Тамара прочтет это, сядет в поезд и поедет… в Закарпатье.
«А ведь могло быть так, – подумала Ольга, – что в этой комнате нас было бы четверо».
– Сережа, проснись. Послушай, какая песня хорошая.
– Я не сплю, – говорит он. И опять засыпает.
«Устает он. Мне мало остается. И я злюсь на него. Но кто бы мог его заменить? Говорят, с годами любовь проходит. Остается привычка. Наверно, любовь боится будней. Но у нас их нет и никогда не будет. Тревожная наша жизнь. Тревога спасает от скуки, от пресыщения. Где-то на юге есть скала „Пронеси, господи“. Она нависла над дорогой и, кажется, вот-вот упадет. Иногда мне кажется, что мой дом стоит под этой скалой. Когда ночью раздается телефонный звонок. Или когда Сергея долго нет и телефонистка Верочка говорит: „Он в шахте. Там что-то случилось на западе. Ушел подэтаж, что ли…“»
Зазвонил телефон, и она невольно вздрогнула.
– Ты меня искала? – спросила Мая. – Не знаю. Вряд ли. Что-то устала я. Кто у вас?
«Кто у вас». У нас тот, кто тебе нужен. Но ты никогда не спросишь об этом прямо. Почему? Разве можно что-нибудь скрыть на этом острове? И зачем скрывать? Что мешает вам быть вместе всегда? Нелепые люди.
– Она не придет, – сказал Стах. – Я ее знаю.
Да, ты ее знаешь. А вот любишь ли? Наверно, тебе казалось, что любишь. Мы забываем, как выглядит любовь, пока не посмотрим ей в лицо. Ты был в Москве, и ты посмотрел ей в лицо. И теперь ты очень несчастен.
Вернулась с улицы Маринка. Схватила со стола кусок хлеба и села смотреть телевизор. Загорела как цыганка. Карманы полны семечек.
– Дядя Стах, хотите подсолнухов?
Они смотрят телевизор и грызут семечки.
– Дядя Стах, вам в Москве понравилось?
Стах долго молчит. Потом говорит:
– Понравилось.
– Вы в парке имени Горького были?
– Был.
– Кривые зеркала видели?
– Не пришлось.
– Эх вы, – говорит Маринка и одергивает платье в горошину. – Я была в Москве. Когда была маленькой. Так мне больше всего понравились кривые зеркала. Такая смехота, просто ужас.
Она пыжится, надувает щеки, – хочет изобразить, какой была в одном из зеркал.
– Дядя Стах, вам нравится мое платье?
– Нравится.
– Вы бы хотели, чтобы такое платье было у тети Май?
– Ступай ты, красавица, спать, – говорит Ольга. – А ты просыпайся, – она садится на диван и тормошит Сергея. – Просыпайся, имей совесть!..
– Я, пожалуй, пойду, – говорит Стах. – Нельзя принимать цивилизацию в таких больших дозах, – он кивает на телевизор. – Особенно без привычки. Она на меня действует.