Телесные повреждения
Шрифт:
Тем не менее, Ренни находит их праздность раздражающей так же, как и у себя на родине. Слишком это напоминает тинэйджеров на рыночных площадях, стадо. Она вдруг обнаружила, что действительно уже не дома. Она вне его, снаружи, к чему так стремилась. Разница между домом и островом скорее не в том, что она здесь никого не знает, а в том, что никто не знает ее. В некотором смысле она невидима. В некотором смысле она в безопасности.
Когда Джейк съехал, естественно образовался вакуум. Что-то должно было его заполнять. Может быть, тот человек с веревкой не столько ворвался в ее квартиру, сколько был брошен туда под действием сил гравитации. Это тоже подход, подумала
Однажды она сочинила вокруг этого человека целую историю, которая вполне бы сгодилась для ланча, как приправа к фруктовому салату. Но что-то удерживало ее от этого, и она не могла сказать наверняка, что именно. Она носила эту историю в себе, возможно, потому, что не было конца или потому, что Ренни не представляла себе лица этого мужчины. История получалась безликой. Когда Ренни бывала в городе, то гуляя по улицам, она по-новому смотрела на проходящих мужчин: это мог быть один из них, это мог быть кто угодно. Она чувствовала себя причастной, хотя ничего такого не сделала, да и ей тоже ничего не сделали. Ее разглядывали, чересчур откровенно, ее лицо смяли и исказили, разрушили, некоторым образом присвоили, она не могла понять, как это произошло. Так что для ланча все-таки не годилось. Кроме того, Ренни не хотела, чтобы ее считали мужененавистницей, а когда рассказываешь подобные истории, это неизбежно.
Первое, что она сделала после ухода полицейских, — вставила замок. Затем укрепила задвижки на окнах. И все равно, ее не покидало чувство, что за ней наблюдают, даже когда она была в комнате одна при закрытых дверях и задернутых занавесках. У нее появилось ощущение, что кто-то бывает в квартире в ее отсутствие, заглядывает в шкафы, холодильник, изучает ее. Когда она приходила домой, ей казалось, что запах в комнатах изменился.
Она начала видеть себя со стороны, как будто бы была движущейся мишенью у кого-то на прицеле. Она даже слышала безмолвный комментарий: в настоящий момент она открывает банку консервированных кальмаров, готовит омлет, ест его, моет посуду, сидит в гостиной, встает, идет в спальню, снимает туфли, выключает свет.
Ей стали сниться кошмары, она просыпалась в поту. Как-то ей привиделось, что рядом с ней в постели кто-то лежит, она могла ощутить чужие ноги и руки.
Ренни решила, что она глупа, а возможно, и невротична. Ей совсем не хотелось превратиться в одну из тех женщин, которые бояться мужчин. Это твой собственный страх смерти, говорила она себе. Вот почему ты шарахаешься от любого кресла. Ты думаешь, что умираешь, хотя и спасена. Ты должна быть благодарна, ты должна быть безмятежна и спокойна, а вместо этого ты приписываешь все какому-то трагическому року, который больше тебя не коснется. Забудь об этом поскребывании в окно, которое тебе послышалось прошлой ночью.
Все это было бы забавно, но человек действительно существовал; он был захватчиком, и в какой-то момент она поняла, что больше ничего не хочет о нем знать. Кусок веревки являлся уликой и полиция забрала его с собой, но веревка была и посланием, это была чья-то извращенная идея любви. Она видела моток веревки каждый раз, когда шла в спальню, он лежал на кровати, хотя его уже давно там и не было.
Сама по себе веревка была вполне нейтральной, даже полезной вещью, ее можно было использовать для чего угодно. Ренни гадала, собирался ли этот человек ее задушить, или только связать. Он хотел остаться трезвым, в холодильнике стояло пиво и полбутылки вина, она была уверена, что он все посмотрел, но выбрал именно Овалтин. Он хотел знать, что она делает. Возможно, увидев шрам, остановился, извинился, развязал ее и пошел бы домой к жене и
А если потянуть за веревку, конец которой тянется в темноту, что появится? Что же там на конце, на конце?Рука, предплечье, плечо и наконец лицо. На конце веревки кто-то есть. У каждого человека есть лицо, не бывает такого: душитель без лица.
Ренни опаздывает на обед. Ей приходится подождать около раздачи, пока для нее накрывают в столовой стол, за углом вне ее поля зрения, падает на пол поднос с серебром и слышится спор на пониженных тонах. Через пятнадцать минут выходит официантка и сурово говорит, что Ренни может пройти, как будто это не еда, а испытание. Когда Ренни идет к столовой, оттуда выходит женщина с загаром цвета чайной заварки. У нее светлые волосы, заплетенные и уложенные вокруг головы. Она одета в платье без рукавов цвета магента с оранжевыми цветами. Ренни ощущает себя бесцветной.
Женщина улыбается ей сияющей улыбкой, глядя на нее круглыми голубыми глазами, как у фарфоровой куклы. «Эй, привет», — говорит она. Ее дружелюбный отсутствующий взгляд напоминает Ренни заученные приветствия хозяек ресторанов при постоялых дворах. Ренни ждет, что она скажет: «Приятного отдыха». Улыбка длится чуть больше, чем нужно, и Ренни спрашивает себя, не знает ли она этой женщины. С облегчением решает, что нет, и улыбается в ответ.
Столы накрыты крахмальными белыми скатертями и в стаканы для вина воткнуты льняные салфетки, сложенные веером. К каждой вазочке с мальвой прислонена маленькая, отпечатанная на машинке карточка, не совсем меню, поскольку выбора не предлагается. Еду разносят три официантки в светло-голубых платьях с пышными юбками, белых передниках и наколках. Они абсолютно безмолвны и бесстрастны, может быть их вызвали с обеда.
Ренни начинает сочинять, скорее по привычке и чтобы занять время, поскольку не думает, что Сансет Инн будет отражена в ее очерке.
Обстановка незамысловатая, больше всего напоминает английскую провинциальную гостиницу с цветастыми обоями и несколькими картинками на охотничью тему. Вентилятор на потолке завершает эту приятную картину. Мы начали с местного хлеба с маслом сомнительной свежести. Затем последовал тыквенный суп (она сверилась с меню), который готовят здесь не в смягченном варианте, привычном для североамериканцев. Мой спутник…
Но спутника нет. В таких очерках всегда необходим спутник, хотя бы на бумаге. Картинка — женщина, в одиночестве обедающая в ресторане, — подействует на читателя угнетающе. Они желают веселья, намек на флирт, и чтобы обязательно фигурировала карта вин.
Когда появляется ростбиф, жилистый и зеленый, политый соусом, приготовленным из порошка, Ренни сдается. В качестве гарнира предлагается кубик ямса и нечто светло-зеленое, что явно слишком долго варили. Такую еду можно есть только сильно проголодавшись.
Ренни все это напоминает ту издевательскую статью, которую она написала несколько месяцев назад о закусочных для раздела «Свингинг Торонто» в «Пандоре». Как-то она подкинула им вещичку о том, насколько ненавязчиво и безопасно подцеплять мужчин в прачечных-автоматах. В статье приводились адреса хороших прачечных. «Проверьте их носки; если они просят у вас мыльную стружку, забудьте о них». Статья о закусочных со скидкой называлась «Вкуснятина из опилок» с подзаголовком, гласящим: «Лучше уж потратить лишнюю тысченку, так как хлеб и вино здесь никуда не годятся».