Tell me more. 12 историй о том, как я училась говорить о сложных вещах и что из этого вышло
Шрифт:
– Ма-ам! Где мой рюкзак?
Я закрываю рукой телефон.
– Где ты уже искала?
– Я оставляла его у двери!
Я попалась на удочку. «Мам… – Во рту металлический привкус крючка. – Я тебе перезвоню». Я не успеваю пройти и половины лестницы, как замечаю лямку портфеля, выглядывающую из шкафа.
– Серьезно?! Он прямо здесь!
– Уф! – Клэр открывает входную дверь, и лучи утреннего солнца скользят по волосам. Матерь Божья, неужели это вши?!
Прежде чем я успеваю это проверить, обе девочки выходят из дома, хлопнув дверью. В стуке дверного молотка даже угадывается ритм, характерной для хеви-метал-группы «Black Sabbath». Пройдет несколько часов, дочери
По кухне носится Херши, вылизывает из скорлупы остатки белка. Жир на сковороде уже остыл и побелел. Я еще не смотрелась в зеркало и не завтракала, а Эдвард уже стоит у дверей, чистый, гладко выбритый и невозмутимый.
– Уже уходишь? Отлично.
Уже через четыре секунды я останусь одна в доме, который только что буквально звенел от напряжения.
Муж открыл дверь, и я почувствовала себя свободнее.
– Видишь эту грязь? Вот, чем я буду заниматься, когда ты уйдешь. Сперва выкину всю яичную скорлупу, а потом встану на четвереньки и буду вынимать клочья собачей шерсти из-под стола! Руками!
– Нам стоит купить маленький пылесос.
Так же, как и мама, я ненавижу мелкий шрифт, забываю любые пароли и боюсь официальных бланков.
Так вот решение всех проблем! Пылесос!
Собака залаяла. «Херши!» – прикрикнули мы одновременно. Она залаяла снова. Эдвард взглянул на часы.
– Покормить ее?
– Я справлюсь.
Ненавижу себя за то, что стала такой: удобной, надоевшей занудной женушкой, к которой идеальный Эд вынужден возвращаться каждый день домой. Думаю, пора с этим покончить.
– Я позвоню после встречи. Мы что-нибудь придумаем, Келли, – сказал муж, имея в виду все сразу.
Ага. Я смотрела, как муж уходит, и не могла верить человеку, платившему детям за уход за их собственной собакой.
Я кормлю Херши. Голова раскалывается. Со мной это часто бывает – перед сном я люблю выпить чего-нибудь покрепче – текилу с лимоном или виски с тоником. Эдвард говорит, алкоголь плохо влияет на сон и утро следующего дня, но мне не до размышлений об этом. Я пью три таблетки обезболивающего и опускаюсь в мягкое, некогда любимое кресло. Сейчас я сижу в нем, если не вижу выхода. Мое сочувствующее кресло, кресло грусти, кресло капитуляции. После смерти Грини я проводила в нем много часов, обращаясь к Херши за любовью, обещанной миссис Джуди, пялясь в дурацкие телевизионные шоу и составляя списки дел, которые, вероятнее всего, я никогда не выполню. Губы сжимаются в ниточку, а в груди образуется ком. Я сейчас заплачу. Ну и пусть, кому какое дело? Здесь нет никого, кого моя слабость нервирует.
Я будто не спала три дня. Мне хочется кому-то позвонить, но что сказать? Я могла бы позвонить кузине Кэти, она на десять лет старше и знает все о горе в его различных проявлениях. Но когда я ищу взглядом телефон, то вижу на полу горстку остриженных ногтей. Интересно, с рук или ног?
Сволочи!
«Келли, дорогая, они же дети!» – лучшая половина меня силится обуздать гнев. Почему я не могу относиться к девочкам так же, как Грини? Неужели сложно помочь маме с этими бонусными милями? Что сказала бы Лиз – она умерла в 46, и каких-то три месяца назад я восхищалась ею, – увидев, как я поступаю со своей жизнью и как совершаю бессмысленные поступки, не испытывая ни грамма благодарности за свое благополучие?
Звонок в дверь помешал самобичеванию. Загорелый и улыбающийся почтальон вручил большой пакет из магазина J. Crew [7] .
Я вскрываю пакет и достаю игривую, с разрезом, комбинацию без рукавов. Цвет, довольно обычный, линялый красный, в жизни смотрится еще лучше, чем на картинке. Это победа, детка! – говорю я себе. Бирка гласит: «Этот товар нельзя сдать или обменять». Как будто кто-то собирался!
7
Крупный магазин одежды.
Я бросаюсь вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, сбрасываю пижаму Грини прямо на пол перед шкафом и умещаю свои стареющие прелести (как говорит мама) в утягивающее белье. Ладонями разглаживаю верх. Вырез не такой большой, как хотелось бы, но смотрится хорошо. Комбинация заканчивается в районе бедер и сильно утягивает живот. Я оглядываюсь через плечо, на спине из-под комбинации выглядывает застежка лифчика. Налюбовавшись, я пытаюсь снять комбинацию через голову, но чашки размера С+ сидят крепко. Что бы я ни делала – ничего не происходило.
Еще несколько минут я извиваюсь, матерюсь и потею, но ничего не помогает. Кажется, я обречена носить эту комбинацию вечно. Как корсет.
Есть только один выход.
Схватив ножницы для поделок, я разрезаю ночнушку, словно первоклассный хирург. Я так зла на J. Crew, детей, мужа, не говоря уже о взмыленной женщине в зеркале, что практически рычу. Беру себя в руки, только заметив напротив под окном двух своих соседок с их дурацкими дрессированными собачками.
Ненавижу себя за то, что стала такой: удобной, надоевшей занудной женушкой, к которой идеальный Эд вынужден возвращаться каждый день домой.
Я собираю обрезки в пластиковый пакет и засовываю подальше в мусорное ведро, чтобы больше никогда их не видеть. Надеваю одну из футболок Эдварда. Она такая свободная и пахнет, точно как муж: смесь дезодоранта, воска для волос и особенного запаха тела, к которому я так привыкла. У ног валяется пижама, в которой умер Грини. Я зарываюсь в нее лицом и проваливаюсь в тот самый день. Нетронутый стакан клюквенного сока, несвежее дыхание человека, не могущего есть, мятный бальзам – я мазала им губы папы, и смешной след от зубной пасты. Все это делает живым – как я, Эдвард, Херши… И он снова умирает, как только я поднимаю лицо.
С совершенно пустой головой падаю на кровать. Херши с разбегу прыгает в постель. Меня знобит. Я зарываюсь пальцами в мягкую собачью шерсть и тупо смотрю в стену. В верхнем углу паутина. Я недостаточно хорошо убираюсь дома. Но разве это имеет значение? Кому от этого плохо? И где, черт возьми, влажные салфетки? Может, выйти на работу? Босс будет указывать, что делать. Мне вряд ли это понравится, зато я точно буду знать, как поступать.
Мне нужно в ванную, но там придется столкнуться с увеличительным зеркалом. За пятьдесят лет я так и не нашла способа обмануть время. У меня появились пигментные пятна, и с каждым месяцем их становится все больше. Последнее вскочило прямо на кончике носа, и окружающим приходится старательно делать вид, будто его не заметно. Когда я улыбаюсь, от уголков глаз разбегаются морщинки. А благодаря бесконечному кофе мои зубы коричневые, как у курильщика.