Теллурия

Сорокин Владимир Георгиевич

Фома. Это не ритуал, а процесс.

Роман. Это безумие. Ваше.

Фома. Досточтимый Роман Степанович, химические реакции еще никто не отменял.

Роман. Демагогия! Вы самоутверждаетесь по пустякам.

Фома. Мир держится на порядке вещей.

Роман. Ваша риторика не заставит эту чертову воду закипеть.

Фома. Зато она хотя бы напомнит вам о терпеливости.

Роман (решительно тянется к рюкзаку). С меня довольно, черт возьми! В конце концов,

хватит заниматься символической чепухой…

Фома (предупредительно поднимает четырехпалую руку, покрытую гладкой черной шерстью, с серебряным перстнем на третьем пальце). Pacta sunt servanda [28] , господин пиит. Настоятельно прошу вас не совершать непоправимого. Отказавшись от моего рецепта приготовления супа, вы не только лишитесь питательного блюда, но и глубоко раните меня.

28

Pacta sunt servanda – Договор должен исполняться (лат.).

Роман (с раздражением хватает рюкзак, кидает в ноги Фоме). Да делайте вы что хотите… (презрительно) Философ!

Фома (подтягивает рюкзак поближе). Сделаю непременно. А вы сможете меня отблагодарить, как обычно, вашим декадентским хореем.

Роман (разводит руками, покрытыми густой серой шерстью). Почему, почему по вашей милости мы отказались от падали?!

Фома. Драгоценнейший, вы уже задавали этот вопрос.

Роман. Падаль слаще и мягче любого мяса. И ее не надобно варить!

Фома (развязывает рюкзак). Согласен.

Роман. И там ее было навалом!

Фома. И с этим не смею не согласиться.

Роман. Там лежали и молодые и старые, выбирай на любой вкус! Любые органы. Что может быть слаще и полезней разложившейся требухи? Печени? Сердца? Столько тел, боже мой! Выбирай, что хочешь…

Фома. Да, да… Тела их, тронутые тленом, свет лунный скупо освещал.

Роман. Мы были бы уже давно сыты!

Фома (кивает). Да, набив животы гнилым человеческим потрохом, мы были бы сыты, довольны и благожелательны. И нам бы на время показалось, что жизнь земная – блаженство.

Роман со злобой смотрит на Фому.

Фома. Друг мой, в вашем взгляде просто-таки запредельная концентрация злобы и раздражения. Уж не собирается ли господин поэт вцепиться в горло бедному бродячему философу?

Роман. Вчерашнюю выходку на этом поле я вам никогда не прощу.

Фома. Не было там никакой выходки. Мы просто благородно миновали поле брани.

Роман. Как законченные кретины…

Фома (не переставая копаться в рюкзаке). Бесценный друг мой и спутник, Роман свет Степаныч, вы клянете меня

за то, что я забочусь о вашем будущем. Я в очередной раз лишил вас возможности опуститься на четыре лапы. То есть провалиться в хтонический, звериный низ, вместо того чтобы двигаться, так сказать, вверх, per aspera ad astra [29] , к телесному и духовному совершенству. Вы пишете прекрасные романтические стихи, слышите музыку сфер и пение ангелов. И при этом страстно жаждете нажраться падали. Это настолько противоречиво по сути, что у меня кровь стынет в жилах. Как мыслящее животное я не могу этого допустить. Если ваша этика молчит, то хотя бы эстетика должна восстать и завопить в полный голос: basta!

29

Per aspera ad astra – Через тернии к звездам (лат.).

Роман. Меня тошнит от вашей демагогии больше, чем от голода. Какая, к черту, эстетика в вопросе еды?! Жрать хочется!

Фома. Это название новой поэмы?

Роман. Мы существа двойственной природы и должны не разрывать, а сохранять эту двойственность.

Фома. Если бы у нас с вами были другие профессии, например интерконтинентального водителя, я бы с радостью питался падалью. Но как законченный постциник я убежденный противник бестиализации. Если бы я был простым допотопным циником и даже посткиником, я бы с удовольствием опустился на четыре лапы и вырвал гнилой потрох у павшего ваххабита.

Роман. Поедание падали не противоречит моей профессии.

Фома. Внутри вашей экзистенции – да. Но, драгоценнейший, помимо вашей психосомы существует еще культурный контекст. Традиция, наследие, образ поэта. Поверьте, поэт, пишущий “весенних сумерек таинственная завязь” и питающийся тухлым человеческим потрохом, вызовет у двуногих читателей горькие чувства. Не думаю, что Пушкин приветствовал бы такого поэта.

Роман. Зато Бодлер приветствовал бы охотно.

Фома. Послушайте, нас создавали как животных под влиянием. С волками у Генинжа ничего не вышло, а вот собаки оказались вполне антропогенным материалом. К сожалению.

Роман. К счастью.

Фома. А коли мы антропогенны, или, как говорил ваш друг с ослиной головой, антрополояльны, да и создавали нас для высоких целей, так давайте им соответствовать, черт возьми!

Роман. В отличие от вас я вполне доволен своей природой. И не собираюсь ничего улучшать в себе. Моя мечта связана не с моей природой, а с человеческой.

Фома. Я в курсе, друг мой. Но, поверьте, мы с вами как полноправные жертвы антропотехники…

Роман (перебивает). Ваша чертова вода закипела.

Фома. Ах да… (Достает из рюкзака голову мужчины в каске, снимает каску, бросает голову в котелок.) Вот таким манером… Варись же, голова смелого тартарского воина, защищавшего свою родину от ваххабитских варваров.

Роман (смотрит в котелок). И это все?