Тельняшка математика
Шрифт:
Неделю я ждал его звонка. Наконец еще раз позвонил ему, но Муся, подошедшая к телефону, сказала, что Ренч занят и трубку взять не может.
Между тем подходил срок их отъезда в Башкирию, и я уже беспокоился: разговор о диссертации мог надолго отложиться.
Но тут стало известно, что перед отъездом Ренч на несколько дней выйдет на работу. Сообщение это меня обрадовало: в лаборатории мне легче было говорить, чем у него дома.
Однако, и появившись на работе, Ренч не вызвал меня к себе ни в первый день, ни во второй. На третий, улучив момент, когда шеф был один, я сам пришел
– Марк Ефимович, я давно уже хотел отчитаться. Вот, второй вариант проработан. Он действительно на этот раз менее перспективен.
– Знаю! – сказал Ренч тускло. – Я проверил. Вы только зря смягчаете формулировки: он просто ничего не дает. Так что вы имеете все основания кичиться своей правотой.
– Поверьте, Марк Ефимович, у меня и в голове этого нет.
– Ну, рад, если так. Хотя, честно признаться, был бы куда больше рад, если бы вы ошиблись. Не потому, что я предложил этот метод. Нет, это было бы мелко. А чтоб для вас была наука, чтоб вы к делу своему относились серьезнее.
Я подумал, что теперь он уже не злится на меня, просто брюзжит. А потому настало время обозначить свои планы. И, схватившись за его последнюю фразу, я сказал:
– Честное слово, Марк Ефимович, серьезности у меня прибавляется с каждым днем. Вот, например, надумал, как закончу «лесной вариант», засесть за диссертацию.
– За диссертацию? – переспросил Ренч.
Я кивнул.
– А зачем? – Ренч стрельнул в меня недобрым взглядом.
Тон его явно не настраивал на исповедальный лад.
– Если я не переоцениваю того, что сделал, то мне кажется пришло время…
– Не переоцениваете! «Болотный» и «лесной варианты» вместе тянут много больше, чем на кандидатскую. А все-таки – зачем?
– Раз тянут, то я, Марк Ефимович, не понимаю, чем вызван ваш вопрос.
– Чем? Любопытством! Хочу узнать, какую цель вы перед собой ставите?
– Защитить диссертацию!
– Ну вот, доехали до логического круга!
Я почувствовал, что начинаю закипать, и, чтоб сдержаться, сказал тусклым голосом, лишенным даже тени эмоций:
– Извините, Марк Ефимович. Никак не возьму в толк, что вы имеете в виду.
– Да, господи, вашу цель – внутреннюю цель. Ведь, насколько я понимаю, тему своих исследований вы и в дальнейшем менять не собираетесь?
– Нет, конечно!
– Ну вот, значит, будет защита или нет, вы продолжите работу. И дел там еще на годы. Может, на пять лет, а может на десять. Не так ли?
– Но не откладывать же мне диссертацию на десять лет…
– Не знаю, не знаю. Дело, конечно, ваше. Мешать я не буду. Даже помогу. Только мне все это непонятно. Вас логика мысли должна гнать дальше. И вдруг бросить все это на полпути. Терять время на писание статеек, изобретать введение, дергать цитаты. Что вас на все это толкает? Какие резоны? Честолюбие? Мысли о карьере? О деньгах?
Небогатый же набор ответов он мне представил. Куда беднее, чем в анкетах самых незадачливых наших социологов. Ну уж, как говорится, каков вопрос – таков ответ. Я выбрал первое попавшееся.
– Пусть деньги.
– Деньги, деньги, – протянул он. – Что ж, говорят, это тоже стимул. Я только
– Но ведь и вы получаете зарплату…
– Я отдаю всю получку Мусе. Она меня кормит, покупает одежду, обувь. Кажется, что-то еще остается. Впрочем, может, и нет. Я в это не вникаю. Для математика это слишком простые расчеты. Неинтересно. А вы что, много тратите денег?
– Сколько получаю – столько и трачу…
– Вот и прекрасно! Зачем же больше? У вас ведь и семьи нет. Как говорится, семеро по лавкам не плачут.
Я попытался свести этот нелепый разговор к шутке:
– Вы же знаете, Марк Ефимович, у холостого расходов куда больше, чем у женатого.
Но Ренч почему-то охотно вцепился в мою последнюю фразу:
– Ах, вот оно что! Женщины. Вы, оказывается, ловелас больше, чем математик. Ловелас! Это, конечно, ремесло разорительное. Впрочем, не осуждаю, не пробовал. Знаю только понаслышке. И вообще, это личное дело. Видимо, чтоб было больше женщин, надо больше денег. Вот так открытие! Ну что ж! Поступайте, как хотите. Я сказал: мешать не буду. Готовьте, сочиняйте. Хоть жаль, очень жаль. Все у вас выходит слишком тривиально, именно так, как мне не хотелось бы. Очень жаль.
– Чего же жаль, Марк Ефимович?
– А, – махнул он рукой. – Не поймете! То-то и жаль, что не поймете, Юрий Петрович. Впрочем, я уже все сказал. И мне, простите, некогда. Спешу.
Он вдруг стал быстро надевать плащ, шляпу. Схватил портфель. И уже на пороге, обернувшись, сказал:
– До свидания! До нескорого! Трудитесь пока сами. Будут вопросы – отвечу, когда вернусь.
На следующий день Ренч уехал в Башкирию.
Начало пути
Пока шли каналом имени Москвы, капитан почти не покидал рубки. На руль он поставил старпома. А когда я, считая штурвал прямой и естественной обязанностью матроса, попросил поставить меня, Пожалостин ответил:
– Потом, потом. Нарулитесь еще – по ночам будут спицы перед глазами вертеться.
Сделал паузу и повторил:
– Будут спицы и ночью вертеться.Через минуту снова:
– Будут спицы вертеться во сне.Потом еще раз:
– Будут спицы вертеться-крутиться.Наконец, запел скрипучим голосом:
– Будут спицы всю ночку вам сниться.Будут спицы вертеться-крутиться…И так раз десять подряд.
Это у капитана манера такая. Или свою фразу, или фразу собеседника подхватить и повторять, повторять до бесконечности – сначала просто произносит, затем поет.
Над пением Пожалостина потешается весь караван. Ребята рассказывают такую историю. Раз стоял на руле молодой парень. Надо было выходить из Волги в канал, а там запутанная система – три или четыре искусственных обходных русла. Парень растерялся – крикнул Пожалостину: