Тельняшка математика
Шрифт:
Месяц спустя Большой выступил на высоком форуме с докладом, который назывался: «Некоторые новые принципы математической обработки материала гуманитарных наук». Информация об этом появилась в газетах. Там говорилось о перспективности идей, выдвинутых – и дальше фамилия Большого со всеми его титулами. Впрочем, про сами идеи было сказано так общо, что я ничего не понял. Зато еще через неделю в одной из газет было напечатано интервью с Большим, где он скромно сказал: «Предложенная мною идея – начало огромной работы, которая не под силу одному человеку, и поэтому, видимо, к ней будет подключено
Предложенная Большим идея была близким к тексту пересказом моего «болотного варианта».
В то утро, когда вышла газета, я сидел дома и, как обычно, вкалывал. «Лесной вариант» был почти осилен. На то, чтобы довести дело до окончательной формулы, по моим прикидкам, требовалось меньше недели. Около полудня я встал немного размяться, спустился вниз за газетой и только открыл ее – наткнулся на интервью. Смысл дошел до меня не сразу. Но и когда уяснил его, никак не мог понять, что эти слова действительно напечатаны. Вся история казалась нелепой и фантастичной, будто это какой-то дурной сон, наваждение, которое должно рассеяться само собой.
Мне, конечно, приходилось слышать о плагиате, но я не представлял, что красть можно столь легко, просто и беззастенчиво.
Из столбняка меня вывел звонок в дверь. Примчался Маркин. Я никогда еще его не видел таким серьезным и таким взбудораженным.
Увидев у меня в руках газету, сходу спросил:
– Ты уже читал?
– Вот только что…
– Ума не приложу, кто мог сообщить Большому подробности?
– Да кто же, кроме меня, их знает?
– Ты? Ты сам? Но где, когда?
– Он приехал в лабораторию, хотел поговорить с Ренчем, узнал, что тот в отпуске, и стал расспрашивать меня…
– С Ренчем! – ядовито воскликнул Николай. – Он к тебе ехал! Точно выбрал время, когда ты будешь один.
– Ну, это ты загнул. Он ничего не знал о моей работе – спросил про нее случайно, когда уже собрался уходить.
– Знал! Он был на нашем совете, когда обсуждали сборник. А я там соловьем пел про твой «болотный вариант». Значит, он запомнил, выждал, когда уедет Ренч, а потом разыграл комедию. Да, в таких делах Большой – математик. Расчет безукоризненный.
– Неужели он все это заранее придумал?
– Никаких сомнений! Но ты-то, ты как мог с ним откровенничать?
– Да что тут особенного – приехал замдиректора, спрашивает…
– И ты про его делишки никогда не слышал?
– Нет.
– Вы действительно в захолустье живете! В его карьере одно только неизвестно – сам ли он диплом писал. А как университет кончил – сразу сиганул в начальство. И там уж сомнений нет: кандидатскую ему делали зависимые от него люди. Потом статей тридцать в соавторстве – он и содержания их толком не знает – и доктора получил по совокупности. Он только тем и живет, что подхватывает, где что плохо лежит.
– Если все это знают, что ж его держат?
– Ну ты совсем младенец! Кто ж его теперь скинет, при его-то степенях и регалиях? Да и потом, во всем, кроме науки, от него есть толк: пробивной, дипломат, со связями. Он такое иной раз может устроить, что и пяти директорам не под силу.
Маркин долго еще говорил о делишках Большого, о его стратегии и тактике, где тончайшие разработанные
Николай сам оборвал свой затянувшийся монолог.
– Ну ладно, психологическая подоплека понятна. А вот что же теперь-то делать? Ты об этом думал?
– Еще не успел, – признался я.
Николай погрузился ненадолго в размышления и выдал вариант в духе «Маркина университетского образца» – в ту эпоху несколько раз лишь отчаянные авантюры спасали его от исключения, казавшегося уже совершенно неминуемым.
Он уцепился за портативный магнитофон, на который я кое-что наговорил, разъясняя Большому смысл своей работы. Николай был «в добрых отношениях» с секретаршей Большого – он со всеми секретаршами имел контакты – и надеялся через нее этот самый магнитофон добыть хоть на полчаса – времени хватит, чтобы переписать кассету с моей речью. Затем можно не спеша сделать еще несколько дублей записи, потом с одним из них Николай собирался явиться к Большому и заставить его во всем признаться. А во время их разговора будет включен второй магнитофон, который Маркин спрячет в портфеле. Потом новая запись еще несколько раз перепишется. И по одному экземпляру той и другой Николай передает в ученый совет – Большой будет посрамлен, выведен на чистую воду.
Блистательная его идея произвела лишь один явно положительный эффект – заставила меня расхохотаться. И этот смех, хотя и был он почти истерикой, все же несколько снял ощущение безвыходности, отчаяния, которое меня охватило. Николай несколько секунд смотрел на меня испуганно, потом спросил:
– Не понимаю, что ты ржешь?
Я категорически отверг его вариант, сказав, что заранее против любой правды, если она пробивает себе путь такими методами.
Маркин вспылил:
– Чистоплюйство! Ты слыхал такие стихи: «Добро должно быть с кулаками»?
– Слыхал. Только не верю им.
– Это почему же?
– Потому что кулаки могут легко и незаметно превратить добро во зло. И вообще, давай без философии. Дело это касается только меня…
– Меня тоже.
– Тебя?
– Ну да! Если б я не говорил в присутствии Большого о твоей работе, он бы ничего не знал.
– Я же не виню тебя!
– А я виню и не могу бездействовать!
Решительность Николая испугала меня не на шутку.
– Вассал! – сказал я очень серьезно. – Дай мне слово, что ничего не предпримешь, не получив моего разрешения. Пойми, что это мое право!
– Твое, – неохотно согласился Николай. – Но ты-то что будешь делать?
– Говорю же тебе – не знаю пока. Скорее всего, подожду Ренча. Он со дня на день должен вернуться.
– Да, Ренч! – сказал Николай с надеждой. – Это, конечно, главный твой козырь. Кстати, учти, Ренч Большого терпеть не может. Тот, кажется, и Ренча в свое время малость пообчистил. Не слышал?
– Ты прямо ходячий набор научных детективов!
– Надо же знать, с кем имеешь дело…
Он явно собирался развить эту мысль, но его оборвал телефонный звонок.