Тельняшка жизни
Шрифт:
Переписать «паспорт» архипелага – ещё не значит контролировать его. Какое-то время бывшие хозяева ходили туда по привычке. И, как говорится в народе, сдуру наткнулись. Отбуксировать находку в Архангельск было делом коротким.
Они же где-то приходили в себя. Ещё дамы иногда бывают в интересном положении, как деликатно говаривали в старину. На родине вскоре началось невообразимое национальное безумие – Гражданская война. Спасшиеся на всё это смотрели глазами нормальных людей. Красный кровавый хаос, прикрытый безумными лозунгами, был им чужд.
В далёкой Москве прозябали
Скучно, бедно текла их жизнь. Дядя полярника давно ушёл на небесный смотр непонятно в каких регалиях. Остались лишь женщины. И вот приходит к ним как-то письмо из Ревеля (Таллина) от дальней по родству Нины Молчанюк. В строчках – шок. Незадолго до войны, в 1938–1939 годах, в буржуазной Риге гостила Ерминия Брусилова с ребёнком.
«На мой переспрос тёти, как Ермина Брусилова? Это та самая Эрмина?» – тётя Саша ответила: «Ну да, та самая».
И далее узнали они, что первенец Мимы учится в Брюссельском университете. Стипендией не обойдён по извинительной несостоятельности родителей. Мягкая упаковка причины – сирота. Сами же супруги живут где-то на юге Франции. (Подальше от соотечественников в изгнании, не чтящих запятнанную генералом родовитую фамилию. А как иначе?! Каждодневно стыдиться за изменника и ославившую его подпись под воззванием к бывшим офицерам пройти регистрацию?
Почти все, кто поверил, с оной не вернулись. Образчик этого – сотворённая чекистами бойня в киевском театре).
Держал ревельское письмо в руках и поделился фактом известный историк полярных тем М.А. Чванов.
Подозрительно появляется на Западе книга «В полярных льдах, или Дневник Ивонны Шарпантье». На её страницах не без таланта описано многое, что совпадает с реальной «Святой Анной». Главными по остроте сюжета стали дни и месяцы после ухода части команды. Кончается роман тем, что оставшаяся одна среди умерших героиня кладёт рукопись в непромокаемый мешок и доверяет его ледовой почте. Концовка великолепна, представляет классически исполненный приём. Браво, Ерминия! Только вот издаться без средств и имени в литературе – дело фантазийное.
Находится беллетрист Рене Гузи, пописывающий в приключенческом жанре. Мэтр прекраснодушно соглашается выпустить предложенное под своим именем.
А рождалась рукопись, допустим, в Байонне (легче представить, бывал).
В белом домике с прорезями ставен от солнца рядом с милой Мимой сидел в качалке седой её капитан. Сохранён не от смерти во льдах, а от потом случившегося. Избавленный заживо гореть в крейсерской топке, когда взбесились от свободы братишки. От молитвы про себя у края расстрельной ямы. От подкошенности всё той же пулей-дурой в корниловской цепи под Екатеринодаром. Богу лишь ведомо, сколько можно привести тут российских вариантов. Ведь такие присяге не изменяют
Дочери и племяннице генералов и сыну начальника Морского Генштаба для советской историографии лучше было пропасть. И для самих героев полярной саги молчать спокойней. Отменно хорошо для академика Визе. Изучая судовой журнал с координатами дрейфа в тёплом, уютном кабинете, он увидел нечто. Какая-то сила начала отбрасывать судно влево от почти строгой линии на север. Это могло означать только одно: «Святая Анна» огибала близкую сушу. Так остров Ерминии стал островом Визе. Он, знавший много тонкостей мира белого безмолвия, напишет, облегчая совесть: «Вероятнее всего, «Святая Анна» была раздавлена льдами и затонула, а люди погибли от холода и голода». Так вот просто, истинно по-академически.
И Альбанова устраивал подобный исход. Только долго радоваться, что вывернулся, не пришлось. Где-то на северах вскоре то ли умер, то ли погиб. Но Валерьян всегда просчитывал ходы. Для потомков успел написать, как он всех их, замёрзших, жалеет.
О людях всё. Что же о корабле? Рискну предположить: всё так и случилось. Уцелевшая полярница попала в Архангельск. То, что кромсал плавкран, местные старики и проинформированное начальство называли «Святой Анной». Та шхуна была уникумом в своём классе, сомневаться в этом не приходилось. На Севере нашем ни до 1917-го, ни после похожей не было. Ту, на которую думали, правильнее назвать баркентиной.
Строилась она по заказу Британского Адмиралтейства и состояла в списках кораблей военного флота под названием «Ньюпорт». Водоизмещением около 1000 тонн. Интересы короны распространялись, оказывается, и на арктические наши дали. Потом она кочевала по рукам, пока одна из тётушек Брусилова – Анна, нежно балуя племянника, не одолжила ему кучу денег. Как писал журнал «Русское судоходство»: «Шхуна производит весьма благоприятное впечатление в смысле основательности всех деталей конструкций корпуса. Материал первоклассный. Обшивка ледовая тройная, дубовая, шириной 70 см. Подводная часть корпуса обшита медными листами…»
Промысловые шхуны, да и любые другие, так не строились. Это всё равно что спустить со стапелей броненосец и послать с неводом побираться у природы. Для морских же комфортных прогулок весьма тяжеловата: не выдаст парадный ход.
Если в речке Лае вершилась казнь не над «Святой Анной», тогда над кем?! Ну, а до этого какое время было? Злосчастным «Челюскиным», не тянувшим на ледокольный пароход, рискнули, чтоб доказать «первость» прохода Северным морским путём. Как будто не было прошедших по нему «Таймыра» и «Вайгача».
На что следовало по-сталински начхать и забыть.
Вот те раз – остров Цесаревича Алексея! Сотрём. Напишем-ка остров Большевик. Да что там остров – Землю Императора Николая II переименовали в Северную, и все острова её радикально покраснели. Хотя от века честь дать название – за первым. В данном случае Бориса Вилькицкого тем оскорбили (и без того при ярлыке белоэмигранта, отщепенца).
При шизическом самоутверждении, и вообще беспределе, могли обнаруженную на Груманте (Шпицбергене) «Святую Анну» вернуть молчком.