Тело и душа
Шрифт:
— Ну, по крайней мере он говорил по-английски. У него немного странный акцент. Австралийский, насколько я понял. По-моему, очень милый молодой человек, Оливер Фэнтон. Тебе крупно повезло, что он оказался рядом. Кто знает, что бы было, если бы ты была там одна со своими подружками, которые и языка-то толком не знают!
Барри еще долго разглагольствовал о том, что было крайне опрометчиво ехать в чужую страну, не зная языка, да еще и взяв таких же легкомысленных подружек. Конечно, он упрекнул меня, что я поехала без него, уж он бы мне помог… Я перестала его слушать,
— Как же он нашел твой телефон? — Это все, что я смогла вымолвить.
— В твоей сумочке. Он извинялся зато, что ему пришлось покопаться там, но ты была без сознания, следовательно, он не мог тебя спросить. В общем, тебе очень повезло, что он был поблизости.
Да уж, почти незнакомый мне безработный акушер смог оказать более квалифицированную помощь и поддержку, нежели без пяти минут мой любовник доктор Эшли Коннор.
— Удивлена, что ты пришел, — сказала я мужу, когда он наконец закончил свою тираду по поводу моей неосторожности на улицах Парижа. — Учитывая обстоятельства, — добавила я.
Мои слова задели его.
— У нас могут быть проблемы, Рози, но мы же цивилизованные люди, не так ли? Я не законченный негодяй, хотя, может, ты таковым меня и считаешь. Я просто не мог не прийти к своей жене, зная, что та лежит под капельницей.
— Спасибо, что пришел. Извини, я вовсе так не думаю, не хотела тебя обидеть. Если бы это было так, мы бы давно расстались!
— Так что же, мы вот так и разойдемся?
— Я думаю, ты был прав: нам надо все обсудить. Это пока все, что я могу тебе сказать.
Он молча кивнул и указал на цветы, лежавшие у меня в ногах.
— Отдай их медсестре, пусть поставит в воду, — попросила я. — Пока ты не оборвал все лепестки.
Если человек напоминает о каких-то вещах слишком навязчиво, они перестают иметь какое-либо значение.
Я задремала, как только Барри ушел. На какое-то мгновение провалилась куда-то, мне снился Париж, потом вдруг я проснулась, села на кровати, соображая, где я и что происходит, потом опять заснула… И вот я снова в аэропорту, с чемоданом, полным красивого нижнего белья. Когда очнулась днем, то чувствовала себя еще более усталой, чем до этого, долго лежала, пока предметы не перестали плыть у меня перед глазами. Я четко различила белое одеяло, бледно-желтые занавески, деревянную ручку двери, воду и салфетки на столе, корзину для мусора…
Я подскочила и дотянулась до сумки, нащупала что- то красное и липкое. Открыла сумочку и улыбнулась, увидев два сладких жареных пончика.
— Не могли бы вы мне сделать одолжение? — попросила я медсестру. — Когда у вас будет минуточка, можете передать мистеру Джайману из ортопедического отделения «спасибо»?
— Наконец-то ты проснулась! — сказал мне
— Спасибо, что предупредил, — улыбнулась я. — И спасибо за то, что оставил мне вот это, — кивнула я на пончики. — Не хочешь перекусить со мной?
— С удовольствием. Тебе можно есть или врачи запретили? Слышал, что вроде бы доктора собираются зашить тебе ранку на руке?
— Никто мне ничего не говорил. Ко мне даже доктор не заходил. Разумеется, не считая тебя. — Я откусила кусочек пончика и отдала ему пакет. — Умираю с голода. Не помню, когда последний раз ела по-человечески. А то, что мне удалось съесть, потом выходило наружу.
— Наслышан. — Он ел свой пончик и смотрел на меня. — Прости, Рози, понятия не имел, что…
— Не глупи, ты здесь ни при чем!
— Ты единственная, кто так думает!
— Что? Кто тебе это сказал? — Я замолчала, положила пирожок на кровать и вздохнула. — Это Эшли?
— Кто же еще? Я получил нагоняй сразу же, как только он прилетел домой. Похоже, Эшли собирается донести на меня.
— Донести на тебя? — Я села на кровати и уставилась на Пи-Джея. — С какой радости?
— Нарушение врачебной этики. Ты не была моей пациенткой. Я не занес в твою карту запись о назначении лекарства.
— Но все так поступают. Эшли сам часто так делает. Работники клиники получают рекомендации в устной форме или готовые рецепты…
— Да, но пациенты других врачей не падают в обморок на улице с тяжелой аллергией и их не везут на «скорой помощи» в больницу. А если еще моя пациентка развлекается с консультантом в Париже…
— Пи-Джей, но это же несправедливо! Он не должен так поступить. Может, он просто переживает…
— Нет, Рози, он не переживает, он хочет свалить вину на меня! Как и всегда, впрочем! Подумай над моими словами.
— Я поговорю с ним. Не волнуйся, я все ему объясню. Это не твоя вина. Ты не мог знать про аллергию.
— Ну, если ты так думаешь, — произнес он мрачно, откусывая пончик. — В любом случае, рад, что ты вернулась. Хорошо провела время, не считая обморока и рвоты?
— Отвратительно. Мне все время было плохо. Я даже не смогла посмотреть Эйфелеву башню.
— А как ночная жизнь в Париже? — спросил он, заглядывая мне в глаза. — Тебе понравилось?
— Ничего не было. И вообще тебя это не касается!
— Господи, прости меня! Мне очень жаль, что все настолько плохо! — сказал он, сияя. Он улыбнулся еще шире. — Неудивительно, что наш мистер Коннор мрачнее тучи. Надо же — столько усилий, и все зря!
— Я и сама не рада. Не понимаю, что тут такого смешного.
— Неужели?
Он открыл дверцу моего шкафчика. На полке лежали мои вещи, те, в которых я была, когда меня привезли в больницу. На самом верху красовалось кружевное нижнее белье.