Тело в дело. Сборник романов
Шрифт:
– Женщины в Кот-д’Ивуар хорошо пахнут, – мечтательно заметил я.
– Как это?
– Они пахнут сексом.
– А… – и он прикусил свой фломастер. – Тоже тема для рекламы. «Берег Слоновой Кости – берег дивных ароматов» или что-нибудь в этом роде. А изображена потная взлохмаченная девица в набедренной повязке. Запишем.
– «И сонм невольников нагих, омытых в мирре». Бодлер – наше всё.
– Это не пройдет.
– Знаю.
С другими африканскими странами сложностей не возникло.
– С африканками всегда все просто, – заметил Жан Ив. – Они готовы трахаться бесплатно и даже беременные. Надо только запастись в гостинице презервативами, а то они их не жалуют, – и он подчеркнул два раза в своем блокноте: «презервативы».
Мы быстренько разобрались с Тенерифе. Результаты тут были не ахти, однако, по словам Жана
Затем, наконец, мы добрались до двух клубов, которые виделись нам гвоздями всей программы: Бока Чика в Санто-Доминго и Гуардалавака на Кубе.
– Хорошо бы поставить кровати «кинг сайз», – предложила Валери.
– Решено, – не задумываясь ответил Жан Ив.
– И джакузи в номерах, – размечтался я.
– Нет, – отрезал Жан Ив. – Будем придерживаться средней категории.
Все улаживалось само собой, без колебаний и сомнений; мы наметили также договориться с руководителями городков об упорядочении тарифов на проституцию.
Потом сделали короткий перерыв на обед. В это самое время менее чем в километре от офиса два подростка из рабочего предместья Куртильер бейсбольными битами размозжили голову шестидесятилетней женщине. На закуску я съел скумбрию в белом вине.
– А в Таиланде вы что-нибудь планируете? – поинтересовался я.
– Разумеется, у нас строится гостиница в Краби. Это сейчас самое модное место после Пхукета. Надо ускорить строительство, чтобы за кончить все к первому января и устроить торжественное открытие.
Всю вторую половину дня мы обсуждали, какие изменения требуется внести в работу городков. Разумеется, первое и основное – разрешить приводить проституток в номера. Понятно, никаких детских программ; лучше всего было бы запретить проживание в гостиницах детям до шестнадцати. Валери придумала хитроумный ход: за основу взять стоимость одиночного номера, а для пар ввести десятипроцентную скидку, то есть в принципе установить порядок, обратный общепринятому. Не помню кому, кажется мне, пришло в голову провозгласить лозунги «геи с нами» и пустить слух, что в наших клубах до двадцати процентов гомосексуалистов; такого рода информация обычно привлекает геев, а они, как никто, умеют создать эротическую ауру. Дольше всего мы размышляли над слоганом рекламной кампании. Жан-Ив предложил емкий и доходчивый лозунг: «Эльдорадор – Афродита»: не отказывай себе ни в чем!»; но в конце концов большинство голосов получил мой: «Эльдорадор – Афродита»: человек имеет право на удовольствие». Со времени натовской интервенции в Косово понятие права снова стало основополагающим, пояснил Жан-Ив с легкой иронией в голосе; в действительности он говорил серьезно и только что прочитал по этому поводу статью в журнале «Стратежи». Все кампании последнего времени, которые строились на теме права, имели успех, будь то право на нововведение или право на совершенство… Право на удовольствие – это ново, заключил он грустно. Порядком подустав, мы закончили работу, и Жан-Ив забросил нас с Валери в клуб «2+2». В субботу вечером народу там собралось много. Мы познакомились с симпатичной негритянской парой: она была медсестра, он – ударник в джазе, дела у него шли неплохо, он регулярно записывал диски. Надо сказать, он много работал над техникой, собственно говоря – постоянно.
– Так что никакого секрета…– глупо заметил я, но он, как ни странно, согласился; сам того не желая, я затронул глубокие струны в его душе.
– В том-то и секрет, что никакого секрета,– повторил он с жаром.
Мы выпили по стаканчику и направились в комнату. Жером предложил, чтобы мы трахнули Валери вдвоем. Она не возражала, при условии, что сзади буду я: ей казалось, что я смогу войти в нее не так грубо, как Жером. Он кивнул и лег на спину. Николь, одной рукой поддерживая его боеспособность, другой натянула ему презерватив. Задрав Валери юбку до самой талии, я обнаружил, что белья на ней нет. Она проворно оседлала Жерома и прильнула к его груди. Я раздвинул ей ягодицы, смазал чуть-чуть и начал осторожно, отрывистыми толчками внедряться. Когда вошла головка, я почувствовал, как сжались мышцы Валери. Я напрягся и вдохнул поглубже, чтобы не кончить преждевременно. Затем стал понемногу углубляться. И тут она заскользила вперед-назад, прижимаясь лобком к Жерому. Дальше все пошло как по маслу: она застонала протяжно, полностью расслабилась, и я сразу легко
Наблюдая за нами, Николь ласкала сама себя и уже сильно возбужденная заняла место Валери. Я едва успел сменить презерватив.
– Со мной можешь не осторожничать,– шепнула она мне на ухо,– я люблю покрепче.
Я так и сделал, закрыв при этом глаза, чтобы целиком сосредоточиться только на самом ощущении. Получалось превосходно, я не мог нарадоваться собственной выдержке. Она тоже кончила довольно быстро с протяжным хриплым криком.
Потом мы с Жеромом болтали, а Николь и Валери, стоя перед нами на коленях, делали нам минет. Жером рассказывал, что еще ездит на гастроли, но с возрастом ему это разонравилось. Его теперь все больше тянет домой, где он может заниматься семьей – у них двое детей – и в одиночку отрабатывать свою технику. Он объяснял мне про новые системы ритма: четыре третьих и семь девятых; откровенно говоря, я мало что понимал. Вдруг посреди фразы он удивленно вскрикнул, закатил глаза и обильно выплеснулся в рот Валери.
– Как она меня поимела!..– приговаривал он, чуть посмеиваясь.
Я тоже чувствовал, что меня надолго не хватит: у Николь был совершенно особенный язык, широкий, мягкий, будто маслом намазанный; она работала им неторопливо, волна наслаждения подкатывала незаметно, но неотвратимо. Я поманил к себе Валери и предложил: пусть Николь возьмет губами головку и не двигается, а все остальное сделает Валери. Николь кивнула, закрыла глаза и приготовилась. Валери тут же занялась моим членом, быстро и ловко орудуя пальцами и языком; она уже полностью восстановила силы. Я насколько мог широко раскинул ноги и руки и закрыл глаза. Ощущение радости нарастало порывами, будто пронзало молниями, и, наконец, накрыло меня целиком; я выпустил семя в рот Николь. Несколько секунд я пребывал в шоке, цветные пятна вспыхивали у меня под ресницами, позднее я понял, что чуть не потерял сознание. Когда я с трудом открыл глаза, Николь все еще держала головку моего пениса во рту. Валери, обняв меня за шею, глядела таинственно и растроганно; она сообщила мне, что я истошно кричал.
Затем они отвезли нас домой. В машине Николь возбудилась снова. Она обнажила грудь, подняла юбку и улеглась на заднем сиденье головой мне на колени. Массируя клитор Николь, я действовал уверенно, решительно, хорошо контролируя ее ощущения; соски ее твердели, а моя рука увлажнялась. Запах ее возбудившейся плоти заполнил машину. Жером вел осторожно, останавливаясь на красный свет; в окно я видел огни на площади Согласия, обелиск, мост Александра III, купол Инвалидов. Я чувствовал себя хорошо, умиротворенно, но при этом еще полным энергии. Кончила она в районе площади Италии. Перед тем как проститься, мы обменялись телефонами.
Расставшись с нами, Жан Ив немного взгрустнул; подъехав к своему дому на авеню де ла Репюблик, он не спешил выходить из машины. Нервное возбуждение, владевшее им весь день, спало; он знал, что Одри нет дома, и скорее был этому рад. Он увидит ее на минутку только утром, перед тем как она уйдет кататься на роликах; после возвращения из отпуска они спали отдельно.
Куда спешить? Он откинулся на сиденье, хотел включить радио, передумал. По улице стайками гуляла молодежь, юноши, девушки; наверное, им было весело, они громко орали. Некоторые пили на ходу пиво из банок. Он мог бы выйти из машины, присоединиться к ним или затеять драку; да мало ли что он мог бы сделать. Но он, разумеется, просто пойдет домой. Он, безусловно, любил свою дочь – так ему казалось; он ощущал с ней некую органическую кровную связь, что и соответствует определению любви. По отношению к сыну он ничего подобного не чувствовал. Возможно даже, тот вовсе и не был его сыном, Жан-Ив до сих пор не знал этого точно. К жене он не испытывал ничего, кроме презрения и отвращения, отвращения слишком сильного – он бы предпочел безразличие. Наверное, поэтому он и медлил с разводом: ждал, когда жажда мести сменится равнодушием; пока же ему хотелось заставить ее платить. А на самом деле платить все равно мне, подумал он вдруг с горечью. Дети останутся на ее попечении, а ему назначат порядочные алименты. Что, если затеять тяжбу, попробовать отсудить детей? Пожалуй, нет, решил он, не стоит. Придется расстаться с Анжеликой. Одному ему будет лучше, можно постараться