Тело йоги. Истоки современой постуральной практики
Шрифт:
Ортодоксальные индуисты презирали их, и британские жители Индии искоса смотрели на всех, кто имел дело с «этими грязными парнями йогами» ((Dane 1933 , 224). Хатха-йога была всеобщей парией колониальной Индии.
Следует также заметить, что боевые йогины всех происхождений практиковали режимы упражнений, предназначенные приучить тело к суровым условиям походной жизни и подготовить его к бою. Эти режимы, пишет Гхури (Ghurye 1953, 108) были «почти точными копиями военной муштровки, регулярных (т.е. современных, вестернизированных) армейских подразделений, муштровки, служащей составной частью их подготовки для поддержания
Мэтью Кларк (Clark 2006) недавно показал, что эти акхары многим обязаны суфийским боевым организациям, которые начинают господствовать в центральной Индии с семнадцатого века, и Виджай Пинч (Pinch 2006) также показывает, до какой степени «индуистский» военный кадровый состав был пронизан суфийскими установлениями.
Хотя я и не нашел веских доказательств досовременных взаимных наложений практики хатха-йоги и элементов боевой подготовки (суфийской или какой-либо другой), тем не менее ясно, что семантическое скольжение, которое мы наблюдали в самом термине «йога» (от собственно практикующего йогу до аскетических наемников), расширяет рамки термина, включая тех, кто практиковал физическую культуру с целями далеко не йогическими. Именно это пространство скольжения послужит в дальнейшем важным основанием для включения физкультурно-ориентированных практик в современную йогу, подобных практике боевого культуриста Маника Рао (гл.5).
Это поможет также объяснить явное расхождение между позами, описанными в средневековых текстах хатха-йоги, и некоторыми разновидностями постуральной практики, приписываемой хатха-йоге современными инноваторами, в наше время таковой является практика асан, происходящая, предположительно, как из йогических и боевых телесных практик, так и из новых импортных форм физической культуры.
Ученость девятнадцатого века
На протяжении десятилетий до и после реформирования йоги Вивеканандой, общим для европейской учености было характеризовать йогинов как опасных, нищенствующих трикстеров, часто в противопоставлении созерцательным, благочестивым практикам «истинной» йоги. В этом смысле, ученость способствовала помещению хатха-йогинов с их практиками за рамки допустимых религиозных обрядов.
Например, американский санскритолог Е. В. Хопкинс в своем труде «Религии Индии» 1885, пишет, что «йоги-жонглеры» на сегодняшний день разделяют с исламскими факирами репутацию «не столько аскетов, сколько мошенников» (E. W. Hopkins1970 [1885], 486 n.1)
Двумя годами позже В. Дж. Уилкинс в «Современном индуизме» написал, что йогины оказались просто «гадателями», « чародеями» и «фокусниками», навязывающими себя невежественным и доверчивым людям (Wilkins, 87). Ни один автор не рассматривает этих йогинов как легитимных представителей индуизма и не уделяет сколько-нибудь серьезного внимания ни их религиозному мировоззрению, ни их практикам, как действенным самим по себе. Стоит отметить очерк о техниках йоги в «Великом Эпосе» Хопкинса (1901), где приводятся «классические» и «ведические» примеры аскетических практик, однако «эти экземпляры», полагает он, «не имеют мозгов в голове» и «почти идиоты» (1901,370). Он настаивает, что было бы ошибкой рассматривать постуральные аскезы – такие, как известная поза, в которой йог держит ногу за шеей («экапада ширшасана» у Айенгара) – как йогу, несмотря на то, что практикующий может именовать себя йогином.
Другими словами, практика хатха-йоги не представляла большого интереса для этих ученых.
Исследование «Брахманизм и Индуизм» М. Монье-Вильямса (Monier-Williams 1891) показывает различие в формах вероисповеданий и практик у вайшнавов, и вызывающими очевидную неприязнь автора религиозными образцами Шива-йоги. Как Боден-профессор санскрита Оксфордского университета 7,
«Я уходил с тяжестью на душе. Никто не смог бы присутствовать при такой сцене, не испытывая подавленности от мысли, что несмотря на все наши усилия по расширению образования и распространению знаний, мы пока еще столь мало сделали, чтобы ослабить железную хватку идолопоклонства и суеверия в народных массах» (1891,93)
Монье-Вильямс определенно намеревается донести в этой книге существенные черты индуизма до английских читателей и затронуть умы англоязычных читателей-индийцев, поскольку те не в состоянии сами дать «четкого объяснения своих собственных религиозных убеждений или практик», им поможет ясность его изложения (1891,V).
Эта миссия очевидна в его оценке Шива йоги. Монье-Вильямс, пожалуй, один из самых влиятельных образцов доктрины «свершения», согласно которой индийские религиозные понятия, взятые на низшей ступени развития истины, могли бы при правильном руководстве выйти за пределы своей ограниченности и достичь истины в последней инстанции, истины христианства (Halbfass 1988, 52).
В рамках этой парадигмы индусы (особенно те, кто поклонялся Шиве), считались неспособными к интерпретации настоящего значения своих собственных сакральных текстов и нуждались в интеллектуальном и духовном наставлении превосходящего христианского Запада.
В этой интерпретации индийских религиозных традиций, так же как и в ответах индуизма на такие толкования, практики Шива-йогинов не имели узаконенного места и постоянно навлекали на себя порицания и осуждения. В своем труде «Современная Индия и индусы» Монье-Вильямс отмечал, что официальный запрет на эти йогические «самоистязания» был бы наряду с запретами на самосожжение и человеческое жертвоприношение «одним из самых величайших благословений, которые Индия до сих пор получила от своих английских правителей» (1879, 79).
Взгляды Монье-Вильямса соответствовали британскому поощрению благочестивых форм вайшнавизма как парадигмы индийских религиозных практик.
Макс Мюллер, первая «академическая знаменитость» и «капитан ориенталистского предприятия», также недружелюбно относился к практикам хатха-йоги.
В своей книге 1899 года о шести ортодоксальных системах философии индуизма (Max M"uller, 1899) он осуждает «все эти позы и истязания» хатха-йоги, утверждая, что он рассматривает тему йоги лишь постольку, поскольку она может представлять «полезное дополнение к Санкхья» в рамках высшей философской системы Веданты (1899,407).
Он объясняет наличие такой низшей йоги якобы историческим процессом разложения и реформации внутри индийской религиозной сферы. В своей «ранней стадии», утверждает он, йога «была истинно философской», но, в конечном счете, выродилась в практические системы, такие как хатха-йога. Даже в Йога-сутре Патанджали, заявляет он, «мы можем наблюдать переход от рационального начала к иррациональным преувеличениям, – та же тенденция, которая привела от интеллектуальной йоги к практической» (465).
Мюллер не одинок в своем негативном отношении к практике йогинов и в своем восхищении «интеллектуальной» системой Санкхья и Веданты. Нарратив «практической йоги» как симптома религиозного вырождения часто связан с объяснением низкого положения хатха-йогина внутри религиозно-философских систем индуизма. Хопкинс, например, рассказывает, как в период Брахман дикие и беспринципные йоги начинают разлагать замечательные цели брахманизма по достижению единения с Богом (19701885, 351). Эти «шарлатаны» йогины, с их репутацией святости, легко внедрялись в общества браминов и способствовали религиозному упадку.