Тело
Шрифт:
30
Черный ход оказался запертым, однако мне было хорошо известно, где спрятан запасной ключ. На кухне, тихой и ослепительно чистой, никого не было. Я осторожно повернул выключатель. Что-то не припоминаю, чтобы мне когда-либо доводилось вставать с постели раньше матери…
Скинув с себя рубашку, я засунул ее в пластиковую корзину для грязного белья возле стиральной машины, затем вытащил из-под мойки чистую тряпку и тщательно вытерся ею — лицо, шею, грудь, живот. После этого я расстегнул молнию на джинсах и растер пах, пока кожа не покраснела, особенно в том месте, где присосалась гигантская пиявка. Кстати, у меня
Закончив с растиранием, я с омерзением выбросил ставшую грязной тряпку.
Выудив дюжину яиц, я взболтал шесть штук в кастрюльке, добавил туда немного ананасового сока и четверть кварты молока и только присел, чтобы все это проглотить, как в дверях появилась мама с сигаретой во рту. На ней был вылинявший розовый фартук, а тронутые сединой волосы она стянула в тугой пучок на затылке.
— Ты где пропадал, Гордон?
— В поход с ребятами ходили, — ответил я, приступая к еде. — Сначала мы расположились в поле у Верна, но потом решили отправиться к кирпичному заводу. Мама Верна обещала сообщить тебе. Разве она этого не сделала?
— Может, она сказала отцу…
Словно розовое привидение, мама проскользнула мимо меня к мойке. Под глазами у нее были синяки. Она испустила тяжелый вздох, почти что всхлип:
— Почему-то именно по утрам мне так не хватает Денниса… Всегда захожу к нему в комнату, а там пусто, понимаешь, Гордон, пусто…
— Да, я понимаю.
— Он постоянно спал с распахнутыми окнами, а его одеяло… Ты что-то сказал, Гордон?
— Нет, мама, ничего.
— А одеяло он натягивал на себя до самого подбородка, — закончила она фразу и, повернувшись ко мне спиной, уставилась в окно. Меня охватила дрожь.
31
Никто так ничего и не узнал.
То есть тело Рея Брауэра было, конечно, найдено, но ни мы, ни шайка «Туза» Меррила никакого к этому отношения уже не имели. Хотя, быть может, анонимный звонок в полицию, в результате которого труп был обнаружен, и имел прямое отношение к «Тузу», по-видимому, решившему, что так будет безопаснее для всех. В любом случае, родители наши остались в неведении относительно того, где мы были и что поделывали в выходные накануне Дня труда.
Как Крис и предполагал, папаша его еще не вышел из глубокого запоя, а мать, по своему обыкновению, отправилась на это время в Льюистон к сестре, оставив младших на попечении «Глазного Яблока». Тот день и ночь ошивался с «Тузом» и его бандой, таким образом девятилетний Шелдон, пятилетняя Эмери и двухлетняя Дебора оказались предоставленными самим себе.
Матушка Тедди забеспокоилась на вторую ночь и позвонила матери Верна, которая ее успокоила, сообщив, что накануне ночью видела свет в палатке, разбитой у них в поле. Мамаша Тедди, поостыв, выразила надежду, что мы там, не дай Бог, не курим, на что ее собеседница заявила что ни Верн, ни Билли табаком не балуются, как и, по ее мнению, друзья их.
Что же касается моего старика, он, разумеется, задал мне несколько вопросов, на которые получил весьма уклончивые ответы, однако, по всей видимости, они его удовлетворили. Пообещав, что как-нибудь сходит со мной на рыбалку, он закончил разговор и более к нему не возвращался. Быть может, кое-что и всплыло бы, если бы наши предки собрались вместе по горячим следам, в течение недели-другой, но этого не произошло. В общем-то, им всем было наплевать.
Майло Прессман счел за благо
Таким образом, история эта не стала достоянием публики, однако она имела продолжение.
32
Однажды, уже в конце месяца, я возвращался домой из школы, как вдруг черный «форд» модели 1952 года, обогнав меня, притормозил у тротуара. Тачка эта была с массой прибамбасов: перламутрово-белые колпаки на колесах, высокие хромированные бамперы, искусственная роза на антенне, а на багажнике красовалась нарисованная карта. Была она весьма необычной: сверху одноглазый валет, в нижней половине хохочущий бесенок, а еще пониже — надпись готическим шрифтом: БЕШЕНЫЙ КОЗЫРЬ.
Дверцы машины распахнулись, и оттуда показались старые знакомые — «Туз» Меррил и «Волосан» Бракович.
— Так ты говоришь, дешевка? — ухмыльнулся Меррил. — Говоришь, моя матушка это обожает?
— Ну, малыш, считай, что ты покойник, — присовокупил «Волосан».
Уронив сумку с учебниками, я со всех ног бросился назад, к перекрестку, однако почти тут же получил сильнейший удар в затылок и запахал косом по асфальту. В глазах у меня вспыхнули не искры, а настоящий фейерверк. Когда они подняли меня за шиворот, я уже ревел вовсю, но не от боли в разбитых в кровь локтях и коленях, даже не от страха, что они действительно сделают из меня отбивную. Крис был абсолютно прав: самые горькие слезы — это слезы отчаяния, бессильной ярости.
Я, словно обезумев, стал вырываться, и это мне почти уже удалось, когда «Волосан» двинул мне колоном в пах. Боль была такая, что сознание у меня помутилось и, перестав что-либо соображать, я заорал, нет, скорее завизжал, как поросенок под ножом мясника.
«Туз» с каким-то сладострастием, широко размахнувшись дважды саданул меня по физиономии. Первый удар отключил мой левый глаз (открылся он лишь спустя четыре дня), вторым он мне сломал нос. Звук при этом был такой, как будто кто-то разгрыз грецкий орех. Тут-то и появилась старуха Чалмерс с сумками в изуродованных артритом руках и с неизменной гаванской сигарой в уголке рта (старуха была довольно колоритной личностью). На секунду остолбенев от представшей перед ней картины, она заверещала:
— Эй, что вы с ним сделали, подонки? Полиция! Поли-и-иция!!!
— Не дай тебе Бог, гаденыш, встретиться со мной еще раз, — прошипел «Туз» с своей ухмылочкой и нехотя Отпустил меня.
Согнувшись пополам, я корчился на асфальте, не сомневаясь в том, что вот-вот отдам концы. Слезы катились из глаз, но все же я разглядел, как «Волосан» занес ногу в армейском ботинке, чтобы ударить напоследок. Мгновенно во мне снова вспыхнула ярость. Забыв про боль, я ухватил его обеими руками за ногу и впился зубами в джинсы с такой силой, что челюсти хрустнули. Вопль его заглушил мой собственный, он запрыгал на одной ноге, и в ту же секунду каблук «Туза» опустился на мою левую ладонь, ломая пальцы. Опять раздался хруст разгрызаемого ореха… «Туз» — руки в карманах — неторопливо двинулся к «форду», за ним запрыгал «Волосан», поминутно оборачиваясь и выплевывая грязные ругательства в мой адрес. Обессиленный, весь в слезах, я кое-как присел на тротуаре. Тетушка Чалмерс доковыляла до меня и, наклонившись, поинтересовалась, нужен ли мне врач. Стараясь сдержать поток слез, я ответил, что не нужен. Тогда она запричитала: