Тело
Шрифт:
— Звери, надо же, какие звери! Я видела, как он тебе врезал напоследок… Бедный мой мальчик, у тебя рука распухла, и все лицо в крови…
Она привела меня к себе домой, дала мокрое полотенце — вытереть кровь с коса, который к тому времени стал напоминать громадных размеров сливу, угостила здоровенной чашкой пахнувшего лекарством кофе, который, надо сказать, меня здорово успокоил, и при этом не переставала причитать и настаивать на вызове врача, от чего я наотрез отказался. Наконец она сдалась, и я отправился домой. Двигался я крайне медленно: в паху все распухло, и
При одном взгляде на меня у отца с матерью волосы встали дыбом. По правде говоря, меня страшно удивило, что они вообще что-либо заметили… Тут же начались расспросы: кто это сделал? Смогу ли я опознать негодяев? (Последний вопрос задал, разумеется, отец, не пропускавший ни одной серии «Обнаженного города» и «Неприкасаемых»). Я заявил, что знать их не знаю и опознать вряд ли смогу, добавив, что я смертельно устал и хотел бы прилечь. Думаю, что у меня был шок, а тут еще подействовал кофе тетушки Чалмерс, очевидно, более чем наполовину разбавленный крепчайшим бренди. В общем, я сказал, что они, скорее всего, иногородние, может, из Льюистона или Обурна.
Родители все же отвезли меня к доктору Кларксону (он, кстати, до сих пор жив, хотя уже тогда бью настолько стар, что почти не вставал с кресла-качалки). Доктор выправил мне кости носа и пальцев, дал матери рецепт на болеутоляющее, затем под каким-то предлогом выпроводил их из смотровой комнаты, после чего, нагнув голову, словно боксер на ринге, принялся меня допрашивать:
— Гордон, кто это сделал?
— Не знаю, доктор Клар…
— Врешь.
— Ей-Богу, сэр, не вру. Я действительно не знаю.
Лицо его медленно наливалось кровью.
— С какой стати ты выгораживаешь этих кретинов? Воображаешь, что они тебе за это скажут спасибо? Как бы не так — они лишь посмеются и назовут тебя полным идиотом, а выбрав подходящий момент, добавят еще.
— Честное слово, я их не знаю.
Ответ мой страшно разозлил его, но что он мог поделать? Только покачать седой как лунь головой и, что-то бормоча по поводу малолетних преступников, отправить меня к родителям.
Мне было абсолютно все равно, что скажут «Туз» и «Волосан» и назовут ли они меня идиотом, я думал в тот момент только о Крисе. «Глазное Яблоко» сломал ему руку в двух местах и так ему изукрасил физиономию, что она напоминала солнце на закате. В предплечье ему пришлось вставить стальной стержень, чтобы кость срослась. Криса отыскала миссис Макджинн, изо рта и из ушей у него лилась кровь. Когда она привела его к врачу и Крис слегка очухался, то заявил, что в темноте свалился с лестницы, ведущей в погреб.
— Да, очень похоже, — сказал на это врач, качая головой точно так же, как доктор Кларксон качал в моем случае, и тут же позвонил констеблю Баннерману.
Пока он это делал, Крис осторожно спустился с лестницы, придерживая сломанную руку на перевязи, и позвонил из автомата на улице миссис Макджинн (первый раз в жизни он звонил в «коллект» и, как позднее мне рассказывал, до смерти боялся, что соседка откажется ответить на звонок, платить за который предстояло ей, однако она ответила).
— Крис, с тобой
— Да, благодарю вас.
— Извини, что я не смогла добыть с тобою, Крис, но у меня пироги…
— Ничего, миссис Макджинн, все нормально. У меня к вам просьба. Видите «бьюик» у нас во дворе?
«Бьюик» десятилетней давности принадлежал матери Криса. Когда у него перегревался мотор, а случалось это сплошь и рядом, от него на всю округу воняло горелым машинным маслом.
— Вижу, — осторожно ответила миссис Макджинн. Все это ей до чрезвычайности не нравилось — с Чамберсами, как известно, никакого дела лучше не иметь.
— Вы не могли бы попросить маму — а раз «бьюик» во дворе, значит, она дома — спуститься в погреб и вынуть лампочку на лестнице?
— Крис, я же сказала — у меня пироги…
— Я очень вас прошу, — неумолимо продолжал Крис, — сделать это сейчас же. Скажите ей, что иначе мой братец сядет за решетку.
Последовала продолжительная пауза и, наконец, миссис Макджинн сдалась. Лишних вопросов задавать она не стала: меньше знаешь, спокойней спишь. Констебль Баннерман незамедлительно посетил Чамберсов, но в итоге для Ричи Чамберса все кончилось благополучно.
Верн с Тедди также получили свое, хотя и в меньшей степени, нежели мы с Крисом. Дома Верна уже поджидал Билли с кочергой, но только после четвертого или пятого удара Верн отключился окончательно. Билли, напуганный, что убил брата, тут же прекратил избиение, однако Верн очухался довольно быстро. Тедди они поймали втроем в один не очень-то прекрасный для него вечер, когда он шел домой с «нашего» пустыря. Ему набили морду и расколотили очки, причем он попытался дать сдачи, но кто же станет драться со слепым?
В школе мы были неразлучны, словно единственные из целой дивизии бойцы, которым удалось вырваться из окружения. Никто из одноклассников толком ничего не знал, однако ходили упорные слухи, что мы не только не побоялись сцепиться со старшими ребятами, но и довольно лихо им утерли нос. На этот счет из уст в уста передавались дичайшие истории — одна неправдоподобней другой.
Со временем, когда кровоподтеки сошли и раны зажили, Верн с Тедди отошли от нас и сформировали собственную команду из сопляков и салажат, которые боготворили их и которыми они помыкали как хотели, словно эсэсовские надсмотрщики в концлагере. Штаб-квартирой у них осталась все та же хибара на пустыре.
Мы с Крисом появлялись там все реже и реже, и какое-то время спустя перестали вовсе. Как-то, весной 1961 года, я забрел туда от нечего делать, — вонь там стояла, как на скотном дворе, — и больше, насколько мне помнится, я уже туда не заглядывал. Мало-помалу Тедди и Верн стали для меня практически чужими: при встрече мы, разумеется, здоровались, но не более того. Такое случается сплошь и рядом: друзья приходят и уходят, а жизнь продолжается… Иногда я вспоминаю тот сон и две фигуры под водой, старающиеся утопить третьего. Может, оно и к лучшему, что так все кончилось. Кто-то тонет, кто-то выплывает, а жизнь идет своим чередом. Справедливо это или нет, но это так.