Телохранитель для стервы
Шрифт:
— Ты даже не представляешь, как сильно ошибаешься, — усмехается Ника, включаясь в игру. — Вообще, я не думала, что офицеры в отставке пекутся о своем внешнем виде сильнее, чем мои знакомые мажоры, причем все вместе взятые. Яви уже миру свой накаченный торс и совершенный пресс. Ложная скромность тебе не к лицу.
Я усмехаюсь, признавая правоту Ники. Я реально чересчур зациклен на несущественных вещах. Стаскиваю грязную майку и откидываю в сторону шорты, стараясь игнорировать неприятное ощущение чужого взгляда между лопаток.
Я люблю воду и ныряю сразу же, уйдя с головой в волны, отчасти скрываясь
Сначала долго плыву под водой. До рези в легких и черных кругов перед глазами, словно в очередной раз проверяю себя на прочность. Я так делаю всегда, сколько себя помню, а сейчас желание пробыть без воздуха, как можно дольше, чувствуется особенно остро. Возможно, потому что я знаю, что вынырнув, почувствую себя живым. Иногда снова принять жизнь можно, только очутившись на грани. Я не умер в больнице и считал это ошибкой, поэтому проверяю себя сейчас. Ведь не всплыть так просто и в то же время бесконечно сложно. Во мне слишком силен инстинкт самосохранения. Такой, который есть у всех животных и про который очень часто забывают разбалованные благами цивилизации люди. Но не я. Я выныриваю, дышу глубоко и жадно, позволяя легким снова заработать в привычном режиме. Соленый воздух пьянит, а голова немного кружится. Я разворачиваюсь, плыву обратно ближе к берегу и фигурке Ники, замершей на мелководье, где вода доходит ей до груди. Возвращаюсь, рассекая волны мощными гребками, отплевываясь от воды.
— Ты рехнулся, что ли?! — вопит она, подскакивает и со всей силы ударяет маленькими кулачками меня в грудь. Замечаю, что руки Ники дрожат, как и нижняя губа, а в глазах застыл ужас.
Ловлю ее за запястья инстинктивно и удерживая от себя на расстоянии. Ее почти обнаженное тело рядом, горящие глаза — все это сводит с ума, и тело отзывается однозначно. Интересно, если я сейчас прижму ее к себе, как она отреагирует, почувствовав желание?
— Что случилось? — спрашиваю спокойно, пытаясь отыскать ответ в шальных голубых глазах. Испуганная и злая, она выглядит особенно сексуально.
— Ты еще спрашиваешь, что случилось? — Девушка вырывается из его хватки. — Я думала, ты утонул!
— Почему? — Я ожидал, какой угодно претензии, но не этой. Я просто не понимает, как можно утонуть возле берега, когда тебе ничего не мешает вынырнуть и вернуться обратно. Это же нереально. Ну, для меня так точно. Я же не ребенок, который не умеет плавать и зашел слишком далеко.
— Потому что тебя не было очень долго, придурок! — всхлипывает Ника и отворачивается, чтобы скрыть слезы. Это выбивает из колеи. Она что, реально перепугалась, что он утонет?
— Эй! — Подхожу ближе и осторожно разворачиваю девушку за плечи. — Ты волновалась обо мне?
— Конечно! — фыркает она, старательно пряча слезы. — У меня телефон сел, я даже папу не вызову сказать, что машина застряла, а телохранитель утонул!
— Правда, что ли? — улыбаюсь, старательно пытаясь поймать взгляд Ники, которая готова смотреть куда угодно, но не на меня. — Значит, я где-то по степени проблем приравнен к застрявшему «хайлюксу»?
— Нет. —
— Я верю, твой папа и это уладит.
— Безусловно. — Она делает шаг вперед в воде и становится еще ближе. — У тебя тут грязь не отмылась… и ты меня правда напугал.
Влажная ладонь скользит по щеке, гладит скулу и перемещается ниже по шее. Ника так близко, что голова отказывается соображать. Неземная, прекрасная русалка с колдовскими глазами. Мой личный наркотик, от которого нельзя отказаться. Сложно сказать, кто первый тянется губами к губам. Сейчас это кажется таким естественным, иначе нельзя. Ее прохладные руки обхватывают мою шею, тело прижимается так близко, что я чувствую своей обнаженной кожей каждый изгиб совершенной фигуры.
Страсть накрывает, как торнадо. Притягиваю девушку к себе и впиваюсь губами в ее приоткрытые и соленые от морских брызг губы, такие мягкие и нежные, что сносит крышу. Очень хочется дышать ею, быть одним целым, забыть о проблемах и преградах. Просто упиваться ее шелковым ртом и ловить судорожные вздохи. Ника такая восхитительно прекрасная и буквально тает в моих руках. Прижимать ее к себе невообразимо, член стоит, как каменный, и я предпочитаю не думать о том, как буду выбираться на берег. Мне сейчас плевать на то, что на нас смотрят. Значение имеет только Ника в объятиях, ее нежные губы и проклятый металлический шарик, который я постоянно ощущаю у себя на языке.
Они словно одни во всем мире. Соленый морской воздух, теплая вода и незнакомая обстановка. Внезапно становится бесконечно далеким то, что их привело сюда. Нет больше Марка и Ники, нет социального неравенства, нет отношений «подопечная» и «телохранитель»; просто влюбленные парень и девушка, просто двое, которые хотят друг друга до звезд перед глазами, и которые слишком долго скрывали от себя и окружающих чувства. Руки дрожат, а пресс напряжен, хочется целовать ее сильнее и сильнее, жадно прикусывать приоткрытые влажные губы, запустить руку в ее маленькие трусики и втянуть ртом возбужденный сосок, который я чувствую кожей через мокрую ткань купальника.
Но сумасшествие не может длиться долго, и приходится рано или поздно возвращаться в реальный мир. Кровь стучит в ушах и сливается с шумом волн, перед глазами прекрасное лицо и весь мир сузился до ее упоительных губ. Но вокруг народ, а если бы его не было все равно слишком много преград, которые просто не имеет смысла рушить. Минуты сумасшествия — это все, что у них есть.
— Прости. — Отстраняюсь, пытаясь отдышаться. — Я не должен был этого делать.
— Да неужели? — Ника хмыкает и улыбается, став похожей на сытую домашнюю кошку. — А может быть, тогда уж извинишься за то, как выставил меня вчера?
— Нет. — Я судорожно выдыхаю и прислоняюсь лбом к ее лбу. — За вчера мне совсем не стыдно. Я поступил правильно.
— А ты всегда поступаешь правильно?
Нет. Не всегда. Например, я трахался с Диной, но об этом я не упоминаю, вместо этого говорю:
— Меня так учили.
— И куда тебя это привело? — тихо шепчет Ника, скользнув подушечками пальцев по шраму на щеке.
Выдыхаю сквозь сжатые зубы и, прежде чем поцеловать снова, говорю:
— К тебе.