Телохранитель
Шрифт:
— Я не голоден, — я получаю свой кофе и кладу в него сахар.
— Я тут подумала, — Камилла берёт соломинку из своего стакана и теребит кончик.
Замедляя помешивание кофе, я смотрю на неё.
— О чём? — интересуюсь я, чувствуя себя неловко из-за её нерешительности.
— О том, как мало я знаю о тебе. — Она смотрит на меня, оценивая мою реакцию. Я не разочаровываю её и застываю на стуле, напоминая себе о том, насколько много Камилла обо мне не знает и это гложет меня.
— Рассказывать особо нечего, — отвечаю я тихо и инстинктивно. В моей жизни было мало приятного, и мне не очень
На её лице появляется боль, и я ненавижу себя за это, но прежде, чем я успеваю попытаться исправить это, она продолжает допрос как ни в чём не бывало:
— Твоё пулевое ранение.
Я чувствую, как скрипят зубы.
— А насчёт этого? — я веду себя как придурок, но у меня совершенно нет настроения учитывая, что сегодня третий день и звонок Люсинды. Воспоминания из прошлого, которые я пытаюсь забыть, не улучшает его. Мои приступы минимизировались в последние несколько дней, и я злюсь, что Камилла расшатывает моё состояние.
— Мне просто интересно…
— Нет, Камилла, — я резко обрываю её, и она закрывает рот.
Наступает тишина, и я помешиваю кофе, пока сахар не растворяется, моя рука работает на автопилоте. Это неловко, но не так неловко, как будет, если мне придётся говорить. Голоса в моей голове кричат мне, вопят, чтобы я не был таким бесхребетным трусом, но пока я не буду уверен, что перестану быть противен себе, мой рот будет на замке на всё, что касается меня и моего прошлого. Я должен перестать ненавидеть себя и своё прошлое, прежде чем смогу двигаться вперёд.
Я смеюсь про себя. Этот день может никогда не наступить. Сегодня я ненавижу себя так же сильно, как и тогда, но у меня были годы, чтобы попытаться осознать то, что произошло. От Камиллы невозможно ожидать понимания. Я ублюдок. Просто и понятно. Она возненавидит меня, и это такая же болезненная мысль, как и любая другая.
— Салат с тунцом?
Я поднимаю взгляд и вижу, что официант топчется на месте с тарелкой в руке. Камилла погружена в свои мысли, глядя вдаль. Я показываю ему, чтобы он поставил блюдо перед ней, и протягиваю руку, кладя свою на её руку. Девушка выходит из своих мыслей и натянуто улыбается, пытаясь убедить меня, что моя резкость её не расстроила. Она понимает. Мне бы так повезло. Я убираю свою руку, чтобы она могла поесть, пытаясь тем самым снять повисшее напряжение.
Камилла начинает ковыряться вилкой в салате, всё ещё погруженная в свои размышления.
— У тебя есть семья? — тихо спрашивает она, бросая мне очередной вызов. Я думал, мы закончили с вопросами.
Я изо всех сил стараюсь не съёжиться в кресле.
— Нет, — я не хочу, чтобы это прозвучало так резко и безапелляционно. Не то чтобы она обращала внимание на мою очевидную попытку закончить этот разговор.
— А как насчёт твоих родителей? — она нервно закусывает губу.
Я вздыхаю и на секунду закрываю глаза. Но я прикусываю губу, заставляя её удивится. Расскажи ей что-нибудь. Не всё, но просто что-нибудь, чтобы успокоить.
— Они умерли, когда мне было семь. Меня воспитывала бабушка. Она умерла, когда мне было шестнадцать. Как только я стал достаточно взрослым, чтобы записаться в армию, я это сделал, — я извергаю этот словесный поток и молюсь, чтобы Ками не давила на меня дальше.
Но
— Как умерли твои родители? — её тихий вопрос пропитан сочувствием, которое я не выношу.
— Катастрофа над Локерби9, — я сглатываю и отвожу взгляд, слыша её тихое прерывистое дыхание. Она даже не родилась в 1988 году, но, очевидно, знает об ужасном теракте. А кто нет?
— Мне так жаль.
— Мне тоже, — я снова смотрю на неё в надежде понять её мысли, и вижу, что Камилла пришла к правильному выводу. Я присоединился к армии из-за моей потери. Чтобы внести свою лепту. Это была моя личная миротворческая миссия. А потом я всё испортил из-за женщины.
— А что насчёт той женщины? — осторожно спрашивает она, словно услышав мои мысли. Мой дискомфорт нарастает.
— Она не имеет значения.
— Настолько, что ты таскаешь с собой её фотографию?
Я чувствую, как мои губы напрягаются, дремлющее во мне негодование зарождает во мне опасные признаки того, что скоро я сорвусь с катушек. Я никогда не смогу объяснить ей, почему сохранил эту фотографию. Это чертовски давнее, самое болезненное воспоминание, личная пытка.
— Ешь свой салат, — произношу я, указывая взглядом на её вилку, мысленно говоря Камилле, что это одна из тех вещей, о которой я действительно не готов говорить.
Но рано или поздно мне придётся это сделать. Однажды я вынужден буду столкнуться с этой частью моего прошлого лицом к лицу. Неубедительные оправдания, которые Эбби не захочет слышать от меня, те, которые я постоянно прокручиваю у себя в голове слабеют с каждым днём. Каждый раз, когда я беру телефон, я ловлю себя на том, что нахожу там её имя и смотрю на него, задаваясь вопросом, будет ли сегодня тот день, когда я наконец найду в себе силы сделать то, что должен был сделать много лет назад. Я трус. Ублюдок. Но мне, определённо, для того, чтобы рискнуть и встать на путь искупления необходимо быть в более подходящим расположении духа, а я не был в таком настроении с тех пор, как уехал.
Я делаю глубокий вдох.
— Нам нужно отвезти тебя домой, чтобы ты могла подготовиться к вечеринке.
— Не могу дождаться, — вздыхает Камилла, набивая рот тунцом и жуя, задумчиво глядя куда-то мимо меня. Я сам вздыхаю, чувствуя безнадёжность, наблюдая, как она медленно жуёт.
Но затем её глаза внезапно расширяются.
— Эй, что такое? — интересуюсь я, когда замечаю, что она начинает дрожать, её испуганный взгляд устремлён куда-то сквозь меня. Я поворачиваюсь, чтобы выяснить, причину её испуга и моё сердце подпрыгивает, а рука готова взяться за пистолет.
Я вскакиваю со стула.
— Джейк! — крик Камиллы доносится как бы издалека, за мгновение до того, как меня накрывает ярость.
Ублюдок!
Себ стоит в нескольких метрах от нас, его лицо черно-синее, небольшая кучка мускулистых парней окружает его. А, вот и встреча. Сколько он им заплатил? Там пятеро накачанных стероидами придурков, пытающихся выглядеть угрожающе. Чёртовы идиоты. Ярость, которая расползается по моему позвоночнику, прежде могла застать меня врасплох… если бы сейчас я не чувствовал себя в абсолютном покое. Я в норме. Совершенно в здравом уме.