Телохранитель
Шрифт:
Я поднимаю взгляд, когда лодка, пыхтя, причаливает к причалу, решая, что есть только одно место, куда я могу пойти. Впервые за всё время, сколько я себя помню, мне нужна моя мама.
Я набираю её номер и задерживаю дыхание, когда схожу с речного трамвайчика, моя сумка болтается у меня в руке.
— Камилла?
— Мам, — выдыхаю я, чувствуя беспокойство в её голосе.
— Что происходит? С чего вдруг твоему отцу взбрело в голову звонить мне?
Я съёживаюсь на месте. Я могу только представить, как отчаянно он хочет найти меня, если решил позвонить матери.
— Мам, ты можешь приехать и
— Где ты находишься?
— Пирс Кэнэри-Уорф.
— Ради всего святого, что ты там делаешь?
— Это долгая история, мам. Я всё расскажу тебе, но, пожалуйста, просто приедь и забери меня
— Я пришлю за тобой своего водителя сию минуту, — отвечает она, заставляя меня вздохнуть с облегчением. Я никогда не видела, чтобы она отступала от своего с такой легкостью. — Подожди его у отеля «Хилтон», сладкая моя.
— Спасибо, — я кладу трубку, не в силах удержаться от того, чтобы постоянно не оглядываться вокруг, проверяя, всё ли чисто. Я, должно быть, похожа на нервную, шизофреничку-беспризорницу, стоя здесь вся растрёпанная, с бегающими от страха глазами. Папарацци устроили бы настоящую охоту за подобными фото.
Чувствуя себя немного спокойнее, от понимания, что мамин водитель уже в пути, я иду в ближайшее кафе, чтобы выпить кофе. Кофеин — самое прекрасное средство для моего уставшего мозга, когда я бреду по пирсу в сторону «Хилтона», при этом всё ещё оставаясь начеку.
В моей голове прокручиваются всевозможные сценарии — что я буду делать, если увижу папу или любого из его двух приспешников; что они сделают; что сделает любой из прохожих, если я закричу, и постараюсь им сопротивляться, если один из них попытается заставить меня сесть в папину машину. Я не планировала это изначально. Он всегда пытался контролировать меня, и мне удавалось сдерживать его диктаторские замашки, но на этот раз всё по-другому. Он никогда не заходил так далеко. Преследовать меня? Копаться в прошлом того, кого я люблю? Одно ощущение от подобного вероломного вторжения в мою жизнь приводит в бешенство, но это ничто по сравнению с опустошением, которое наступает внутри от мысли, что ему, возможно, удалось прогнать Джейка. Я знаю, как ему непросто. Его прошлое, его приступы тревоги. Мой отец, использует информацию о его проблемах в качестве бомбы, которая может уничтожить Джейка. Это заставит его в очередной раз усомниться в себе. Усомниться в нас.
Через полчаса, стараясь держаться как можно незаметнее, в ожидании водителя, подъезжает «Бентли», и мамин постоянный водитель выходит и открывает для меня заднюю дверь.
— Мисс, — говорит он, кивая, когда я подбегаю к машине и почти влетаю на заднее сиденье.
Я не удивлена, что моя мать не приехала за мной лично. Ей нужна добрая пара часов, чтобы прихорошиться и подготовится, прежде чем она даже подумает о том, чтобы показаться на публике. Моя просьба была слишком срочной, и она это почувствовала, но её расстроенной дочери на том конце провода все ещё недостаточно, чтобы она отважилась выйти во внешний мир без макияжа и причёски. И вот она я во вчерашней одежде, без макияжа, и мои волосы беспорядочно заплетены в свободную
Я благодарно улыбаюсь водителю моей мамы, когда он закрывает дверь, и снова возвращаюсь к своему телефону, уставившись на экран. Почему Джейк мне не позвонил? Я чувствую, что хватаюсь за соломинку, цепляюсь за что-то, что быстро исчезает.
Не так много людей в мире решились бы перечить воле моего отца, но я думаю, что Джейк был одним из них. Невозмутимый, непреклонный тот, кого не волнует статус моего отца. Я прижимаюсь головой к стеклу окна, и я наблюдаю за суетой Лондона, проходящей мимо меня, задаваясь вопросом, во что, чёрт возьми, я ввязалась.
* * *
Мать не встречает меня у двери, чтобы утешить. Вздыхая, говоря себе, что я не должна была ожидать чего-то подобного, я бреду по вестибюлю её непристойно шикарной квартиры в Кенсингтоне, единственной вещи, которая у неё осталась от моего отца. Он украшен искусно выполненными позолоченными рамами, на которых изображены яркие картины маслом с различными английскими сельскими пейзажами. Их чересчур много. Но такова моя мать. Я вхожу в ещё более изысканную гостиную и вздыхаю. Гигантский ковёр занимает весь центр комнаты с двумя раскладными диванами, расположенными точно напротив друг друга, оба с золотыми, замысловатыми ножками и двумя бархатными подушками с бахромой, аккуратно расправленной на каждом конце. Яркие цвета комнаты — королевский синий, зеленый и красный — всегда вызывали у меня головную боль. Как и сегодня.
— Она думает, что она чёртова королева, — бормочу я, слыша звон фарфора, доносящийся с кухни. Даже не заставляйте меня описывать кухню. Это оживлённый беспорядок из дизайнерской посуды, гаджетов и глубокой резьбы по дереву. Она даже не готовит.
— Сюда, Мария, — зовёт мама, входя в комнату в сопровождении своей экономки, которая несёт поднос с чаем. — Камилла!
— Мам, — говорю я, и меня охватывает странное чувство. Внезапно я чувствую, как на глаза наворачиваются слёзы, но я списываю это на то, что её лицо мне знакомо. Она, как всегда, выглядит безупречно в бледно-голубой юбке и кремовой блузке.
— Ну, посмотри, на кого ты похожа! — кричит она, оглядывая меня с ног до головы, на её лице отражается тревога. — Ты выглядишь как беспризорница! — она приказывает Марии, чтобы та поставила поднос на позолоченный кофейный столик, а затем прогоняет её.
Я разрыдалась, серьёзность моего положения внезапно ударила меня, словно гиря по голове. Он ушёл. Просто ушёл, и у меня нет объяснений, которые помогли бы мне попытаться смириться с этим. Моя задница ударяется о твёрдое сиденье маминого дивана, моё лицо опускается в ладони.
— Камилла! — кричит мама, её туфли-лодочки шлёпают по ковру в мою сторону. Она опускается рядом со мной и обнимает рукой моё дергающееся от рыданий тело, похлопывая по плечу. — Сейчас, сейчас, сладкая моя. Это имеет какое-то отношение к тому рослому мужчине, которого сфотографировали, когда он выносил тебя из клуба?
Я сжимаюсь в её полу объятиях и соглашаясь с ней, постоянно шмыгая носом.
— Папа нанял его, — я всхлипываю через слово. Теперь уже не зачем хранить эту тайну. Мама может терзать моего отца своими допросами сколько угодно, и я надеюсь, что она сделает всё возможное. Я ненавижу его.