Телохранители

Николаев Михаил Павлович

Под аплодисменты полицейских вернулся в дом. Помылся. Ага, вон и Унельма уже зашевелилась. Скоро будем завтракать. Иннокентий поприветствовал меня мощным зевком. Встал, потянулся. Спрыгнув с дивана, подошел ко мне и начал тереться об ноги. Требовал, чтобы его почесали. Пришлось уважить.

Антеро появился уже после завтрака, когда пришло время отправляться в Эдускунт. Предложил не рисковать и преодолеть ничтожное расстояние на флаере. Мы с Иннокентием не возражали.

Добрались без происшествий. Антеро пояснил, что ему надо будет присутствовать на заседании, а у нас с Иннокентием есть несколько свободных часов. Флаер на это время поступает в наше полное распоряжение. Он уточнил, что наш контракт, по существу, уже закончен, но руководство колонии просит нас задержаться до вечера. Я ответил,

что мы никуда не торопимся и с удовольствием воспользуемся приглашением немножко задержаться.

Иннокентий

Когда Унельма и Антеро ушли, Сергей предложил мне навестить Матти. Я, разумеется, не возражал. Кроме всего прочего, мне хотелось посмотреть своими глазами, что представляет собой регенерационная ванна. Слышал я о них много, но никогда не видел. Сергей попросил сержанта, пилотировавшего флаер, доставить нас в госпиталь.

Сначала меня не хотели пускать. У них тут, видите ли, с животными в госпиталь не пускают. Сергей долго объяснял, что я не животное, а его напарник и по уровню интеллекта смело могу поспорить с некоторыми недостаточно (на его взгляд) разумными представителями человеческого рода. Не помогло. Тогда ему пришлось заявить, что его вынуждают прямо сейчас обратиться непосредственно к спикеру Эдускунта. Вежливо уточнил: готов ли персонал госпиталя к тому, что спикер прервет заседание и лично явится разруливать идиотическую ситуацию?

Оказалось, что к подобному руководство госпиталя не готово категорически. После непродолжительной суеты, перемежающейся нагоняями сотрудникам от вышестоящего начальства, мне сначала продезинфицировали лапы, а потом пропустили меня через какую-то установку, поставившую дыбом всю шерсть. Сергею выдали белый халат, и я, наскоро пригладив языком ионизированную шерсть, устроился у него на плечах.

Нас долго вели по каким-то коридорам, преодолевая многочисленные кордоны. На одном Сергея заставили надеть на ноги какие-то белые мешки с завязками, на другом опять пытались не пропустить меня. Сопровождающий резко высказался, поминая ближайших родственников привратницы, и мы прошли в небольшую комнату, заставленную многочисленными приборами. В центре помещения располагался широкий полупрозрачный цилиндр, примерно метровой высоты, установленный вертикально. Когда мы подошли ближе, оказалось, что высота цилиндра существенно больше. Просто он почти до половины утоплен в пол. На верхнем торце цилиндра стояла и задорно нам подмигивала улыбающаяся голова Матти.

Сергей хрюкнул, помянул какого-то профессора Доуэля, и только после этого поздоровался с полковником, называя его Ихтиандром.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что голова не стоит на цилиндре, а торчит из серебристой мембраны, плотно охватывающей шею Матти под самым подбородком, а тело плавает в прозрачной жидкости, насыщенной мириадами воздушных пузырьков. Они появлялись из ниоткуда на дне цилиндра и медленно поднимались к его поверхности.

Позже Сергей объяснил мне, что плотность жидкости в цилиндре несколько больше, чем у воды. При этом она не является постоянной, а меняется в точном соответствии с изменениями массы и объема погруженного в нее тела. Которые меняются в процессе дыхания, питания и отправления естественных надобностей. Это позволяет телу все время плавать на одном и том же уровне, не поднимаясь над поверхностью воды. Регулирование плотности как раз и происходит с помощью этих мельчайших пузырьков. Они же обеспечивают дыхание кожных покровов.

Что такое плотность, я до конца не уразумел (физика не является моим коньком), но общий смысл понял.

Тело Матти плавало в цилиндре в вертикальном положении. Ноги висели в нескольких десятках сантиметров над дном цилиндра. Две трубочки подходили к телу в паховой области, а еще одна выходила из локтевого сгиба левой руки. Кормили его, насколько я понимаю, через рот.

— Ну, водоплавающий, — Сергей продолжал подкалывать Матти, — как тебе в этой бочке живется? Ничего не чешется?

— Нет, нормально все. Щекотно немножко. Расскажите хоть, что там дальше было, после того как меня подстрелили.

Сергей рассказал. В лицах, с подробностями, останавливаясь

на комических моментах и сглаживая, переводя в шутку неприятные. Я, со своей стороны, мягко и ненавязчиво транслировал положительные эмоции.

Два часа пролетели незаметно.

— Ну ладно, нам уже пора, — начал прощаться Сергей, — долго тебе еще тут болтаться?

— Не меньше трех дней. А потом еще месяц руку разрабатывать. Эти нехорошие люди мне все мышцы порвали. А вы сегодня домой?

— Да, сегодня. Скорее всего, ближе к вечеру. Выздоравливай! Будем рады снова тебя увидеть.

Сергей подошел ближе и наклонился, давая мне возможность приблизиться к Матти. Я потерся скулой об его щеку, оставляя прощальную метку, и мы направились к двери.

— Приезжайте в гости, — напутствовал нас Матти, — и удачи вам обоим.

— Спасибо, — ответил Сергей, — мы постараемся.

Сергей

На площадь перед Эдускунтом мы вернулись еще до окончания заседания. Тем не менее на площади уже было людно. Но бродили по ней не «туристы», а местные. Крепкие зрелые мужчины. Молодые подтянутые юноши. Были среди них и отдельные женщины, но, положа руку на сердце, не слишком женственные. Некоторых из них, со спины, можно было легко принять за мужчин. Вдоль прилегающих к площади улиц выстроились флаеры.

Наш флаер, чтобы не привлекать излишнего внимания, не стал приближаться к входу, а сел немного в стороне, ближе к краю площади. Я остался в кабине, а Иннокентий выразил желание размять лапы. Выпрыгнув наружу, он немножко побродил и уселся почти точно напротив дверцы флаера.

Люди почти не обращали на него внимания. Подумаешь, кот. Ну, крупный. Бывает. На Суоми много кошек. А вот молодая немецкая овчарка, которую держал на поводке один из финнов, не только заметила, но и выразила бурное желание познакомиться как можно ближе. Ну или, в крайнем случае, ноги размять. Хозяин — достаточно молодой и, похоже, не слишком умный мужчина, отстегнул поводок и напутствовал псину задорным криком. Крайне неумно с его стороны.

— Смотри, — ткнул я локтем в бок полицейского сержанта. — Сейчас будет цирк. Это любимое развлечение Иннокентия. Подозреваю, что он специально там уселся.

Такие ситуации встречались часто, но Иннокентий никогда не использовал в них свои уникальные способности. Это было бы неспортивно. Только психология! Почему собаки так уверены, что кошки просто обязаны их бояться? Из-за размеров? Или это природная глупость?

Вот и сейчас, молодая и чрезвычайно амбициозная сука мчалась навстречу приключениям с радостным лаем. Кот сидел, рассматривая ее с неподдельным интересом. Постепенно до овчарки начало доходить, что тут что-то не так. Она уже не лаяла, попыталась уменьшить скорость бега, но неумолимая инерция разгона неудержимо влекла ее вперед. Псина начала тормозить. Вытянув далеко вперед передние лапы и присев на задницу, собака отчаянно скребла когтями по брусчатке. Остановиться она смогла только в метре от кота. Зафиксировав остановку, Иннокентий неторопливо встал, грациозно потянулся и сделал первый шаг навстречу овчарке. Собака с удивлением поняла, что кот, издали казавшийся таким маленьким, не слишком уступает ей размером. Он не шипел, не взъерошивал шерсть, не бил себя по бокам хвостом. Просто шел, глядя собаке прямо в глаза.

Собаки не любят, когда им смотрят в глаза. Так может смотреть только более сильный. Тот, кто имеет на это право. Овчарка не чувствовала от кота запаха страха. Ее разглядывали как некую диковинку, досадное недоразумение, которое надо устранить. И она неожиданно для себя поняла, что устранять будут прямо сейчас. Ее. Здесь, прямо на этом месте. И не особенно напрягаясь.

Собака начала пятиться. Кот шел молча, неумолимо приближаясь. Овчарка начала пятиться быстрее. Ее задница уже не успевала за передними лапами и начала поворачиваться в сторону. Кот ускорил шаги. Окончательно сломленная псина развернулась и, пронзительно скуля, бросилась наутек. Кот перешел на бег. Расстояние между ними не сокращалось. Собака ускорилась, насколько могла. Теперь она мчалась во всю прыть, как будто от скорости бега зависела ее жизнь. Кот перешел на длинные прыжки, буквально пластаясь в воздухе.