Тема с вариациями

Алешин Самуил Иосифович

М е ф и с т о ф е л ь. Ты, жалкий человечишка! Да, я познал тысячи тысяч женщин всех времен, и народов, и возрастов, и цвета кожи! Белые, черные, коричневые, желтые — любые! И ты еще смеешь…

Ф а у с т (смеясь). Разумеется, мне с тобой не сравниться. Но вспоминаешь ли ты хоть одну из них с благодарностью?

М е ф и с т о ф е л ь. Я вообще не помню ни одной.

Ф а у с т. Значит, ты не любил ни одной. В моей жизни было несколько женщин. Но зато я помню каждую. А одну из них я любил так, что, когда вспоминаю ее, мне кажется,

будто я снова молод.

М е ф и с т о ф е л ь (подумав немного). Все эти ваши маленькие человеческие счастья весьма скоротечны. Вы даже не успеваете насладиться ими, как либо они исчезают, либо исчезаете вы сами. В конце — каждого из вас ждет несчастье.

Ф а у с т. Смерть — не несчастье. Она необходима людям.

М е ф и с т о ф е л ь (иронически). Именно поэтому, очевидно, люди боятся смерти? Казалось бы, они должны тогда мечтать о ней?

Ф а у с т. Они бы и мечтали, если бы она не была неизбежной. Но люди не ценят неизбежное, а зачастую даже ненавидят или боятся его. Вот, например, ты бессмертен, не так ли?

М е ф и с т о ф е л ь. И что же?

Ф а у с т. И, однако, не ощущаешь всего ужаса своего бессмертия?

М е ф и с т о ф е л ь. Ужаса?

Ф а у с т. Да. Тебе это сейчас, разумеется, непонятно. Потому что ты не живешь. Но если бы ты мог жить, то понял бы. И понял бы, что смерть так же нужна жизни, земля дереву.

М е ф и с т о ф е л ь. Отсюда можно сделать вывод, что, например, ты, Фауст, не боишься смерти?

Ф а у с т. Конечно, боюсь. Ведь я человек. Только я правильно понимаю свой страх. Я боюсь не смерти вообще, а преждевременной смерти. И люди тоже боятся именно ее. Просто не все отдают себе в этом отчет. Но потому люди и решаются идти на героическую смерть, что она не бывает преждевременной. Человек не хочет, чтобы у него жизнь отняли. Но он не остановится перед тем, чтобы самому отдать ее. Страшно умереть врасплох.

М е ф и с т о ф е л ь. Превосходные рассуждения. Для людей. Однако ни один из вас, даже самый старый и больной, никогда не умирал с охотой. Миллионы раз я слышал жалобы несчастных людей, которые говорили: лучше смерть, чем такая жизнь. Но когда приходил их срок, они цеплялись за жизнь не менее, чем люди счастливые.

Ф а у с т. Это естественно. Ибо первые не могли никак примириться с тем, что в жизни им больше нечего получить, а вторые знали, что теряют. Зачем, однако, говорить с тобой об этом, когда ты не в состоянии жить? Ах, если бы удалось научить тебя чувствовать, ты понял бы, что такое счастье. Но ты бы и понял тогда, какое несчастье жить вечно.

М е ф и с т о ф е л ь. Хорошо. Довольно слов. Я не боюсь ваших страданий, как вы боитесь моего бессмертия. Я вообще не знаю страха, а потому ничего не боюсь. Не боюсь научиться чувствовать, даже если от этого бессмертие покажется мне невыносимым.

Ф а у с т. Для того чтобы чувствовать, как человек, надо быть человеком. Можешь ли ты стать им?

М е ф и с т о ф е л ь. Я могу принять любую оболочку. И разве сейчас я не в образе человека?

Ф а у с т. Не более, чем этот скелет.

М е ф и с

т о ф е л ь. Как же стать человеком?

Ф а у с т. Надо им родиться. Однако если ты решаешься, то я обещаю подумать о том, как научить тебя чувствовать. Но помни: тот, кто хоть на мгновение вкусил жизнь, тот понял, что все хорошо лишь до тех пор, пока имеет конец. И помоги тогда тебе преисподняя перенести гнет твоего бессмертия.

М е ф и с т о ф е л ь. Согласен.

Мефистофель закрывается с головой плащом и пропадает.

Фауст наклоняет голову и засыпает.

КАРТИНА ВТОРАЯ. — УТРО

Фауст сидит все в той же позе. Невидимые часы медленно бьют десять. С последним ударом дверь в комнате растворяется и входит слуга И о г а н н, мужчина среднего возраста. Одет в полосатый камзол и такие же чулки. Когда говорит, то держит голову несколько набок. Он почтительно подходит к креслу Фауста.

И о г а н н. Господин доктор… Сударь!

Ф а у с т (поднимает голову). Да?

И о г а н н. Десять часов, сударь.

Ф а у с т. Хорошо. Там уже кто-нибудь есть?

И о г а н н (с гримасой). Дама, сударь.

Ф а у с т (встает). Проси.

Иоганн уходит. Фауст скрывается за занавеской справа. Дверь распахивается, и в комнату входит полная высокая д а м а лет сорока, одетая пышно и безвкусно, с многочисленными лентами и оборками. Увидев, что в комнате никого нет, она начинает озираться. Входит Ф а у с т. Он снял халат и надел камзол. Фауст кланяется даме, та отвечает ему поклоном.

Прошу вас сесть, сударыня. Чем могу служить?

Дама садится, и Фауст также.

Д а м а. Сударь, дело, по которому я к вам пришла, весьма интимного свойства. Я слышала, что вы ученый человек, для которого нет ничего невозможного.

Ф а у с т (прикладывает руку к сердцу и, слегка приподнявшись, кланяется). Буду рад оказаться вам полезным, сударыня.

Д а м а. Я надеюсь, что все, о чем я вам расскажу, останется между нами?

Ф а у с т. Безусловно.

Д а м а. В таком случае… Но я лучше расскажу по порядку… Есть молодая вдова, которая вот уже несколько лет как потеряла своего мужа. Но не потеряла ни своей молодости, ни, как утверждают люди, красоты, ни — увы! — способности увлекаться.

Ф а у с т. Легко представляю себе, сударыня.

Д а м а. И вот эта дама встретила юношу.

Фауст кивает головой.

Этот юноша несколько моложе дамы… Но лишь годами, а отнюдь не сердцем.