Темная игра смерти
Шрифт:
– Весьма впечатляющая проповедь, Джеймс, – иронично произнес тот с едва заметным немецким акцентом.
От неожиданности Саттер подпрыгнул, пролив бурбон себе на руку.
– Черт побери, Вилли! Я думал, ты приедешь позже…
– А я решил приехать раньше, – улыбнулся Вильгельм фон Борхерт, оглядывая обнаженный торс преподобного.
– Ты прошел через мой индивидуальный вход?
– Естественно, – кивнул немец. – А ты думал, я войду вместе с толпами туристов и поприветствую приспешников Барента и Кеплера?
Джимми Уэйн Саттер что-то пробормотал, допил свой бурбон и направился в ванную.
– Сегодня
– Неужели? – осведомился Вилли все с той же улыбкой. – И чего же хотел наш старинный друг?
– Он просто поставил меня в известность, что ты трудишься, не покладая рук, – откликнулся Саттер.
– Правда?
– Хейнс, – пояснил преподобный, и голос его отразился эхом от изразцовых стен, когда он шагнул под струи душа.
Вилли подошел к двери ванной. На нем был белый льняной костюм и открытая рубашка цвета лаванды.
– Хейнс – это агент ФБР? – уточнил он. – И что же с ним случилось?
– Можно подумать, ты не знаешь. – Саттер принялся усиленно растирать губкой свое тело – розовое, гладкое и безволосое, чем-то напоминавшее огромную новорожденную крысу.
– Может, и не знаю, так что расскажи мне. – Вилли снял пиджак и повесил его на крючок.
– После гибели Траска Барент отслеживал израильские связи. Выяснилось, что в израильском посольстве кто-то занимается компьютерным расследованием, используя файлы ограниченного допуска. Их интересовала информация, связанная с братом К. и всеми остальными. Но ведь для тебя это не новость, не так ли?
– Продолжай, я внимательно слушаю. – Вилли стащил рубашку и повесил ее рядом с пиджаком. Затем, не торопясь, снял свои модные итальянские туфли за триста долларов.
– Барент ликвидировал назойливого субъекта, а Хейнс взялся отслеживать его связи на Западном побережье, где ты играл в какую-то непонятную игру.
Вчера вечером Хейнс чуть было не поймал твоих людей, но в результате пострадал сам. Кто-то заманил его в лес и пристрелил. Кого ты использовал? Лугара? – спросил Саттер, шумно отфыркиваясь под струями воды.
– И нарушители спокойствия так и не были пойманы? – Вилли аккуратно сложил брюки и, повесив их на спинку биде, остался лишь в синих трусах.
– Нет, – ответил преподобный Джимми Уэйн. – Они наводнили лес полицией, но пока так никого и не нашли. Как тебе удалось провернуть это дело, Вилли?
– Профессиональная тайна, – усмехнулся немец. – Послушай, Джеймс, если я скажу тебе, что не имею к этому никакого отношения, ты мне поверишь?
Саттер рассмеялся:
– А как же! Ровно настолько, насколько ты поверишь мне, если я скажу, что все пожертвования идут на приобретение новых Библий.
Вилли снял с запястья золотые часы.
– Это может как-то помешать нашим планам, Джеймс?
– Пока не вижу, каким образом, – ответил Саттер, ополаскивая от шампуня свои длинные седые волосы. – Думаю, брат Кристиан еще с большей готовностью будет ждать тебя на острове. – Он открыл стеклянную дверь душа и посмотрел на обнаженное тело Вилли. Член у преподобного встал, головка почти побагровела.
– Но ведь мы не дрогнем, не так ли, Джеймс? – промолвил Вилли, входя под душ и становясь рядом с проповедником.
– Нет, – откликнулся Джимми Уэйн Саттер.
– Чем же мы станем руководствоваться? – осведомился немец
– Откровением Иоанна. – Саттер блаженно застонал, когда Вилли нежно взял в руки его мошонку.
– Какова же наша цель, mein Liebchen? [31] – прошептал Вилли, поглаживая тяжелый пенис преподобного.
– Второе пришествие, – выдохнул Саттер, закрывая глаза.
– И чью волю мы исполняем? – Немец провел губами по гладкой щеке Саттера.
31
Любимый мой (нем.)
– Волю Господню, – ответил преподобный Джимми Уэйн, двигая чреслами в унисон с движениями ласкающей его руки.
– И что является нашим божественным орудием? – прошептал Вилли в ухо Саттеру.
– Армагеддон, Армагеддон! – воскликнул тот.
– Да свершится воля Его! – возопил немец, быстрыми, энергичными движениями растирая пенис проповедника.
– Аминь! – заорал Саттер. – Аминь! – Он раскрыл рот, позволив трепещущему языку Вилли проскользнуть внутрь, и кончил. Белесые нити спермы заструились на дно душевой, вращаясь в струях воды, пока не исчезли в отверстии канализации.
Глава 52. Мелани
Меня обуревали романтические мысли о Вилли. Возможно, это было следствием влияния мисс Сьюэлл. Она была энергичной и чувственной молодой женщиной с совершенно определенными потребностями и способностью их удовлетворять. Время от времени, когда эти потребности начинали отвлекать ее от обязанности ухаживать за мной, я позволяла ей на несколько минут уединяться с Калли. Иногда я подсматривала за этими краткими и зверскими вспышками плотских восторгов ее глазами. Порою взирала на это с позиции Калли, а однажды я испытала даже оргазм, пребывая одновременно в телах обоих. Но всякий раз, когда до меня доносились волны чужой страсти, я думала о Вилли.
Как он был красив в те тихие довоенные дни! Его аристократичное лицо с тонкими чертами и светлые волосы свидетельствовали о благородном арийском происхождении. Нам с Ниной нравилось находиться в его обществе. Думаю, и он гордился тем, что его видели с двумя привлекательными игривыми американками – ошеломляющей блондинкой с васильковыми глазами и более тихой и застенчивой, но тем не менее обворожительной юной красавицей с каштановыми локонами и длинными ресницами.
Помню, как мы гуляли в Бад Ишле еще перед тем, как наступили дурные времена. Вилли сказал какую-то шутку, и, пока я смеялась, он взял меня за руку. Это было как удар электрическим током, мой смех тут же оборвался. Мы склонились друг к другу, взгляд его прекрасных синих глаз был полностью поглощен мною. Нас разделяло столь малое расстояние, что мы ощущали жар друг друга, но мы не поцеловались, по крайней мере тогда. Отказ был составной частью изощренного ритуала ухаживаний в те дни. Он являлся чем-то вроде поста, обостряющего аппетит перед наслаждением гурманской трапезой. Нынешние юные обжоры даже не подозревают о подобных тонкостях и воздержании, они стремятся тут же удовлетворить любую возникающую у них потребность, и нет ничего удивительного, что все удовольствия для них имеют привкус застоявшегося шампанского. Такие победы всегда чреваты бесплодной горечью разочарования.