Темная комната
Шрифт:
(столетиями?)
сидел ЭТОТ.
Иначе не назовешь.
Потому что и не понятно даже, кто или что.
Какой-то неясный зверь, или невероятно уродливый – порченый – человеческий младенец? Мумия ли младенца? А может и вообще – предмет, который никогда и не был живым? Попробуй в темноте различи! Но одно-то Костя знал точно: Этот, которого он там увидел… он на Костю смотрел. Недвижный. И как будто соткан весь из тусклого блеска. Едва намеченный…
Костя отшатнулся тогда и моментально захлопнул дверь. И застегнул шпингалет – кажется, и не соображая даже, что делает. Так пальцы
Потом он попытался успокоить себя. Ничего! Наверное, Этот из транзитных гостей – из тех, которые появятся один раз, а потом поминай как звали.
Вот было же ведь однажды… Отправился для чего-то на кухню, включает свет – все узенькое пространство между плитой и буфетом занимает петушиная голова, огромная… Горячий ветер из ее клюва… такой, что от него шевелятся волосы. И дернулась эта голова от яркого света; и гребнем, вялым, иссиня-красным – мазнула по закопченному потолку. А Костя весь вжался в стену, глаза зажмурил… Потом открыл – ничего. И только белеют полосы, какие гребень этот чудовищный в копоти потолка оставил… Так вот, ведь больше не приходил петух! Никогда. А значит не до Кости он был, а так – гость транзитный.
Да, уговаривал тогда себя Константин, уговаривал – а все-таки не удалось ему обрести покой. Потому что чутье у него имелось: угадывал, какие из пришельцев больше никогда не придут, а какие останутся, обживутся. И подсказало ему тогда сразу же чутье это: нет! Этот не из транзитных… И так и вышло!
С тех пор – как только ни откроет Костя дверь в темную, сразу видит: в глубине сидит Этот. И смотрит на него, неподвижный…
Эх, досками б ее позабить, комнату! Неструганными… крест-накрест!!
Да ведь горячий– то мусор, ничего не поделаешь, прятать надо! И прятать оперативно. И темная – единственное к тому средство.
И постепенно Костя привык. Старался заметать быстро, не взглядывая в глаза Этому. А только замечал краем глаза, что Этот, кажется, понемногу растет
(растение?)
неподвижный…
Не может быть, – скажут некоторые. Чтобы к такому– то – да привыкнуть?
Но некто мудрый сказал, а Костя это высказывание слышал от какого-то умника: человек – единственное животное, которое привыкает и к тому, что оно НЕ МОЖЕТ ПРИВЫКНУТЬ. (А что же – ведь жить-то надо!)
Итак… Шпингалет – дверь – глаза строго в пол. И веником быстро-быстро… Вот так. Дверь, шпингалет и – уфф!.. все. Теперь не грех и открыть. «Иду! Да иду я, на…» Соловушка…
Как выяснилось, на этот раз ритуальных действий можно было не совершать. Навестили свои. Пришел Жора, давняя Костина любовь… и Костина ненависть. До настоящей жизни Костя только читал в романах про «любовь-ненависть». И не верил. Как и большинство думающих людей, впрочем. Конечно, противоположности и взаимопроникают, не только борются. Но ведь не предельные же. Ведь все-таки Бог – не дьявол. И, может быть, человечеству стоит все же признаться в том, что ежели любовь может обернуться ненавистью, то она – не любовь. Сказывают, вот, что оборотень может перекинуться волком. Но ведь про оборотня и не говорят, что он человек.
Но это были доводы разума.
А если боги делают человека видящим, то они отнимают разум. Так – или что-то наподобие этого – говорили древние.
По крайней мере Костя точно испытывал к Жоре, что называется, противоречивое чувство. И половину этого чувства с ним разделяла Анечка, не трудно догадаться – какую. По поводу оставшейся половины Анна и Константин очень резко расходились во мнениях, и они ссорились. И это стало их обычным занятием, и так длилось, покуда Анечка не ушла от Кости. Произнеся на прощание классическое: «или я, или это».
Жора прошагал прямо в комнату, оттеснив плечом Костю. Затем уселся за стол и подоспевший Костя увидел, как заходила над столешницей широкая кожаная спина – Жора доставал из карманов сокровище и раскладывал, чтобы хорошо было видно, такой у него был почерк.
– Ну чо, Косяк, – не оборачиваясь, обронил он. – Брать будешь?
Да, Жора был человек постоянный в своих повадках и репликах.
Взгляд Кости приковало к столешнице, а на его губах расцветала улыбка, вздрагивающая… И через его сознание шли какие-то словно бы волны света, и тоненько зазвенело во внутренней пустоте: хватит? или НЕ ХВАТИТ??
Трясущимися руками Константин извлек тут же из-под матраса деньги. Все деньги – и не хватило. По крайней мере, так решил Жора, однако смилостивился, брезгливо сморщившись:
– Ладно уж, все твое!
– Давай, – сказал он затем, вставая и запихивая в карман мятые купюры.
– Но, – толстый короткий палец уперся прямо в грудь Косте, – но ты мне должен!
Быть должником у Жоры Константину было привычно. Возможно, это судьба, говорил он себе; ведь Костя продал хорошую квартиру и купил эту, и все равно его долги все росли. Но Жора приносил настоящее, не кидал, в отличие от иных некоторых. И соответственно мысль о Жоре представляла в сознании Константина две контрастные фазы: «чтобы он сдох!» и «когда, когда же наконец я снова его увижу?!»
Костя не поленился и после ухода Жоры тщательно запер дверь. Он тоже сделал это каноном после нескольких казусов. Конечно, поведение Жоры оставило у Константина неприятный осадок. Но Костя подходил и тут философски. Во-первых это было в природе вещей – чего еще ждать от Жоры? А во-вторых исследователю было хорошо известно из опыта: он скоро растворится, осадок. Исчезнет без следа и будет все хорошо.
…И чаяние не обмануло: мир начал меняться к лучшему почти сразу. И проявилось это хотя бы в том, что Косте вдруг нанес визит Буба, старый приятель.
Конечно, он-то не позвонил в звонок и не топал через прихожую. Он просто вдруг оказался рядом: сидящим за столом перед Костей.
И широко ухмыльнулся, встретивши его взгляд. Не обидно, а словно бы говоря: «ну! а ты как думал? я – тут!»
– Вина у тебя нет? – немедленно спросил Костя, потому что с друзьями можно без предисловий.
– Ты офигел? – радостно рассмеялся Буба. – Вино ж у нас только Белый припереть может.
– Белый? А… точно! И где же он?