Темная лошадка

Хоуг Тэми

– Последователь Фрейда зевнул бы и сказал, что мой выбор – явный бунт против отца.

– И был бы прав?

Я пожала плечами:

– Да, но только не так все просто. Пока я росла, мой отец на моих глазах гнул Фемиду во все стороны, как куклу Барби, и продавал ее тому, кто больше заплатит. Я решила, что кто-то должен поддержать вторую чашу весов, попытаться выровнять положение…

– Тогда почему вы не пошли в прокуроры?

– В этой работе слишком много формальностей. Слишком много политических игр. Может, вы еще не догадались, но дипломатия и подхалимаж к моим талантам

не относятся. И потом, прокурорам не достается таких тонких удовольствий, как покушения на жизнь, отстрелы и избиения.

Он не засмеялся, но посмотрел на меня так, что я почувствовала себя голой.

– Эстес, вы та еще штучка, – пробормотал он.

– Ага, я такая.

Я имела в виду совсем не то, что он. За эту сумасшедшую неделю я вообще перестала понимать, какая я. Мне казалось, будто я вылупляюсь из кокона, не вполне осознавая, какие метаморфозы произошли со мною внутри.

Лэндри вдруг коснулся моего лица – слева, там, где чувствительность кожи почти отсутствовала. Почему-то мне казалось правильным, что он не может коснуться меня по-настоящему, что я не могу позволить себе ощущать его столь же остро, пронзительно, как было доступно мне когда-то в прошлом. Ко мне так давно уже никто не прикасался, что и не знаю, как иначе я могла бы это воспринять.

Я подняла голову, взглянула ему в глаза… Интересно, что читает он в моих? Что я чувствую себя беззащитной, и это мне не нравится? Что я чувствую желание, и оно лишает меня воли? Что я ему не доверяю, и все равно меня к нему влечет?..

Лэндри наклонился и накрыл мои губы своими. Я позволила ему поцеловать меня, даже ответила, хоть и с несвойственной мне робостью. Но дело-то в том, что ту Елену, которая в данную минуту стояла у машины, никто никогда не целовал. Все, что было со мною прежней, осталось так далеко, будто я читала об этом в книжке.

От него пахло кофе и немножко дымом. Губы были теплые и твердые. Жадные. Требовательные. Волнующие.

Любопытно, что чувствовал он? Счел ли меня холодной и безразличной, удивился ли, как двигаются (или не двигаются) мои губы?

Моя ладонь лежала на его груди, и прямо в нее билось сердце. А он слышит, как колотится мое?..

Он поднял голову, посмотрел на меня, и я поняла, что он ждет.

Но я не нарушила молчания, не пригласила его к себе, хотя отчасти мне, безусловно, этого хотелось. Я вдруг начала проявлять осторожность. Пусть я буду жалеть всю жизнь, но, хотя мне хватило смелости играть с убийцей и спорить с представителем ФБР, для того, чтобы пригласить домой понравившегося мужчину, я оказалась недостаточно смелой.

Уголки рта Лэндри чуть приподнялись, будто он прочел в моих глазах все, в чем я сама для себя не могла разобраться.

– Провожу-ка я вас до дома, – сказал он. – Чтобы убедиться, что Ван Зандт не поджидает у ворот.

Я отвела взгляд, кивнула:

– Спасибо.

Поднять глаза я боялась, чтобы случайно не попросить его остаться у меня на ночь. Сейчас мне было куда страшнее, чем утром, при мысли о том, что ради самозащиты, может, придется пырнуть человека ножницами.

До поместья Шона доехали без приключений. В большом доме было темно. Горела лишь лампочка в

окне Ирининой комнаты над конюшней. Ван Зандт нигде в засаде не сидел.

Лэндри вошел в дом, огляделся. Затем, как полагается джентльмену, вернулся к двери и стал ждать, что я скажу.

Я засуетилась, обгрызла заусеницу и скрестила руки на груди.

– Я… ммм… Я попросила бы вас остаться, но со всем этим похищением…

– Понимаю, – не сводя с меня пристального, серьезного взгляда, кивнул он. – Как-нибудь в другой раз.

Я заперла за ним, выключила свет и пошла в спальню. Мне хотелось поскорее залезть под душ, чтобы смыть с волос запах сигаретного дыма. Вытершись, я долго стояла перед зеркалом и смотрела на себя – на тело, на лицо, – пытаясь решить, кем же я стала.

Впервые за два года я осознала себя женщиной. Я смотрела на себя – и видела живую женщину вместо призрака, маски, панциря ненависти к себе.

Я смотрела на шрамы на теле, где асфальт сорвал с меня кожу. Интересно, что было бы с Лэндри, если б я позволила ему увидеть все мои изъяны при хорошем освещении? Ужас как неприятно чувствовать себя беззащитной перед ним… Хотелось только верить, что, увидев меня без одежды, он не будет шокирован, не скажет ни слова.

Самой странно, как я могу даже допускать такие мысли. Это удивляет. Бодрит. Обнадеживает.

Надеяться? Вот уж чего не хочу! Не хочу, но надо – надо ради Эрин, ради Молли… ради себя самой.

«А вдруг, – подумала я, – ну вдруг я уже достаточно наказана и продолжать казнить себя отныне бессмысленно? Вдруг это просто саморазрушение из жалости к себе? Я не во всем права, но ради Эрин Сибрайт я сделала что могла, и это мне зачтется».

Я вернулась в спальню, достала из ящика прикроватной тумбочки флакон с болеутоляющими таблетками. Испытывая смешанное со страхом возбуждение, отнесла их в ванную, высыпала на столик. Сосчитала все до одной, как делала почти каждый вечер в эти два года. А потом аккуратно собрала их в ладонь, выбросила в унитаз и спустила воду.

Акт третий

СЦЕНА ПЕРВАЯ

Поздняя ночь, автостоянка у торгового центра.

Стоянка почти пуста. Только две-три машины у круглосуточного супермаркета. В остальных павильонах свет не горит.

Девушка бежит к магазину. Ноги у нее подгибаются от усталости. Она плачет. Волосы спутаны. Лицо в синяках. Руки исполосованы красными рубцами.

Она видит два стоящих рядом полицейских автомобиля и поворачивает к ним. Пытается звать на помощь, но в горле у нее пересохло, и оттуда не вылетает ни звука.

В нескольких шагах от машины она спотыкается и падает на четвереньки.

Девушка: Помогите. Пожалуйста, помогите.

Она знает, что в кабине не слышно ее шепота. Она всего в паре метров от машины, но подняться на ноги уже нет сил. Она лежит на асфальте и всхлипывает. Водитель замечает ее и вылезает из машины.

Водитель: Мисс! Мисс! Что с вами?

Девушка смотрит на него и плачет от счастья.

Полицейский садится на корточки рядом с нею. Зовет напарника.

Водитель: Ригер! Звони в «Скорую»! Мисс, вы можете говорить? Вы в состоянии сказать, как вас зовут?