Темная мишень
Шрифт:
Пес непрерывно крутился где-то рядом, то немного отставая, то забегая вперед, но парню сейчас было не до нежданной собачьей привязанности. На Бауманке, где Димка рос и воспитывался, не было собак. Неудивительно, что повышенное внимание Карацюпы заставляло его чувствовать себя как-то неуютно. До сих пор с животными у него разговор был короткий - пуля или нож, а прирученные людьми звери лишь заставляли нервничать. И чего привязался, свой же хозяин есть - комиссар. Может, почуял в нем что-то особенное? А ведь и правда… Димка вспомнил, что сталкиваясь с ним на поверхности, животные иногда вели себя немного иначе, не так, как с другими людьми. Нападали гораздо реже. Чувствовали, что измененный - дичь непростая, и может быть опаснее обычного человека? А псина - существо к
– Дура она, что ли, совсем, на таран переть, - сердито обронил один из бойцов, топая рядом с Димкой.
– Дрезина-то потяжелее будет, да еще люди сколько веса добавили, да скорость, хоть и небольшая, а все же… Натворила делов, тварь придурошная.
– Ты о химере, что ли?
– откликнулся Каравай, шагавший за его спиной.
– Нет, ты не прав, соображалку эти твари имеют такую, какая не у всяких мутантов есть. Ты не забывай, откуда она пришла - чтобы в туннель попасть, ей через кордон пришлось пробиться. А там без угощения свинцом не пропускают… То ли подранена уже была и контуженная на всю голову, то ли зла, как сто чертей, а может и то, и другое вместе… Вот и полезла. А может, хреново ей было, и просто увернуться не успела, Димон вон ей засандалил от души, прямо по ходу движения. От такой ласки кто хошь соображалку потеряет, да на обидчика рванет.
– Это ты правильно заметил, товарищ, - коротко обернувшись, кивнул негр, оказавшийся перед Димкой.
– Нам вообще крупно повезло, что живы остались. Хорошее у вас, искателей, чутье.
– Не нас благодари, а Димона, - Соленый сообщил это с таким горделивым видом, словно реакция командира на опасность - его личная заслуга.
– Это он стрельбу поднял, а то проморгали бы столкновение.
Комиссар, сбавив шаг, поравнялся с Сотниковым, негромко обронил:
– Да, парень, прав твой напарник. Не понимаю, как ты умудрился разглядеть эту тварь на скорости. И сам-то чего не спрыгнул, как все? Заговоренный, что ли, или смерти совсем не боишься?
– Не успел.
Дима слабо усмехнулся, с трудом заставляя себя шагать наравне со всеми. Не объяснять же Русакову, что стрелять он начал в кошмаре и только чудом не убил никого наяву? Такой ответ вызовет еще больше вопросов, а в объяснения пускаться нет ни сил, ни желания.
– Дрезину жаль, хорошая была техника, - мрачнея, проговорил Русаков, видимо, вполне удовлетворившись пояснением сталкера.
– Ни восстановить, ни заменить нечем… Ладно, не буду грузить тебя нашими проблемами. Как ты себя чувствуешь, боец?
«Так хреново, что сдохнуть легче».
– Жить буду. Бывало и хуже.
Комиссар по-отечески похлопал парня по плечу и с озабоченным видом ушел вперед, чтобы возглавить отряд. Еще двое бойцов из тех, что оказались поближе, по примеру командира тоже наградили сталкера одобрительными хлопками. Димка поморщился - ребра отозвались весьма болезненно, но ничего не сказал, надеясь, что в темноте его гримасу никто не заметил. Восхищение окружающих его персоной, конечно, приятно, чего зря душой кривить, но парня заботили мысли совсем о другом. С того самого дня, когда погиб Натуралист, его больше не посещали вещие сны, сны-предупреждения. И первое же видение, в которое он провалился во время поездки, вернуло его в тот самый ужасный день. Словно и не было двух месяцев после - двух месяцев жизни в той самой Ганзе, от убийц которой пострадали «санитары».
Это что-то должно значить. Раз сны вернулись, то что-то произойдет в ближайшее время, или уже происходит. Время бездействия завершилось, и нужно быть начеку. Незнакомец, которого он не сумел спасти - первый знак. Сон - второй. Хотелось надеяться, что третий не будет еще более трагическим, чем первые два…
Так как авария произошла всего в пяти минутах ходьбы от станции, то добрались быстро. За три десятка шагов от платформы комиссар остановил сборный отряд, приказал погасить фонари и, стараясь говорить полушепотом, коротко обрисовал ситуацию:
– Так, внимание! Думаю, все уже поняли, что химеры просто так по туннелям не шастают, обычно
Взгляд комиссара, обращенный на искателя, напряженно блестел в темноте в ожидании ответа. Да и остальные бойцы не сводили с него глаз. Эти люди и впрямь в него поверили… Но не слишком ли многого они от него хотят? Димка нахмурился, до рези в глазах всматриваясь в слабые отблески пока еще далеких факелов, которыми освещалась станция. Прислушался к окружающим звукам. Чутье молчало. Да и зрение оставалось обычным. Ни малейших оттенков теплового видения. Это еще не давало гарантии безопасности, но никакой угрозы он действительно не ощущал. Может, просто устал, или падение с дрезины, основательно выбив из колеи, притупило чувства. Весьма непросто, кстати, не обращать внимания на боль в избитом теле - все еще мутит, и голова кружится.
Черт, да если честно, достало это все, всерьез разозлился Димка. Ну сколько можно? Когда же он сможет нормально отдохнуть, не решая ежеминутно бесчисленные проблемы?!
– Нет, ничего, - сталкер покачал головой, с трудом скрывая раздражение.
– Если прорыв и был, то он уже ликвидирован.
– И похоже, не без нашей помощи, - коротко кивнул комиссар.
– Васильев, Батраков - на разведку. Гляньте там аккуратно, что и как. Вперед!
– Есть, товарищ комиссар!
Двое бойцов, передернув затворы автоматов, скрылись в темноте. Пес попытался увязаться следом, но негромкий окрик комиссара заставил его вернуться и обиженно тявкнуть на хозяина.
А спустя томительную минуту, заставив всех вздрогнуть, где-то впереди хлестнула пулеметная очередь, и раздался переполненный отчаяньем и ужасом человеческий крик.
Глава 8. Homo specus artificialis
Каждая станция уникальна по-своему, в том числе и бедами.
Павелецкая-радиальная поражала воображение тех, кто бывал на ней впервые, былым, да и сохранившемся поныне великолепием, которое не смогло стереть даже время - самый грозный противник всего живого на земле. Вдоль длинной платформы, дальний конец которой терялся во тьме, шли стройные ряды колонн, упираясь в полукруглые арки, плавно вздымавшиеся к высоченным потолкам - их совершенной геометрией можно было любоваться бесконечно. Верх каждой колонны украшало бронзовое литье, воплощавшее символы ушедшей в небытие эпохи - перекрещенные серп и молот. Несколько странно и даже как-то неприлично, что все это освещалось лишь редкими чадящими факелами, которые торчали из вмонтированных в колонны стальных колец.
Дело в том, что как и на Автозаводской, выход с Павелецкой не защищался гермоворотами. Но в отличие от станции-соседки, где наверху все-таки удалось оборудовать защитный периметр… В общем, как-то так получилось, что момент, когда это еще можно было сделать, упустили, а потом переустройство стало невозможно. В здании бывшего вокзала поселились химеры, которых местные окрестили «приезжими», и твари эти оказались настолько опасными, что вести работу у них под носом было бы безумием.
Поэтому на ночь, после восьми часов вечера, станция вымирала начисто - ее жители со всем скарбом уходили в длиннющий туннель перехода, ведущего на кольцевую. И запирали за собой сваренные на совесть решетки до шести утра. На платформе оставались лишь основательно вооруженные бойцы - ночная смена из девяти человек. Между поверхностью и станцией постепенно сложилось что-то вроде вооруженного нейтралитета - твари безраздельно властвовали наверху ночью, а днем впадали в спячку, позволяя станции оживать. Ганза подкармливала Павелецкую оружием и патронами, обеспечивая средствами выживания тех, кто волею случая и злополучных обстоятельств осел на станции и вынужден был сражаться за свою жизнь. Бывало, что с Кольца присылали и людей - штрафников как из своих граждан, так и тех из гостей, кого угораздило серьезно нарушить местные законы. Таким образом хитрая и предусмотрительная Ганза в первую очередь обеспечивала собственную безопасность, а заодно поддерживала порядок у себя - никому не хотелось попасть на такую «службу».