Темная сторона медали
Шрифт:
Я запер за ним дверь и догнал его уже в гостиной. Он стоял у двери и внимательно осматривал комнату. Потом его взгляд остановился. Проследив направление, я убедился, что глаза гостя прикованы к цацке. С одной стороны, это было логично. Новая цацка, новый знакомый, и они связаны. С другой стороны, это был полный абсурд.
– Ваша? – спросил я.
– Нет, – сказал он, четко поняв, о чем идет речь. – Ваша.
– Ага, – сказал я. – Понятно. Не ваша. Наоборот, моя. Кофе хотите?
– Хочу, –
– Тогда пошли на кухню.
Кофеварка была горячая, так что я быстро налил нам по чашке, после чего мы сели за стол. Сидел он тоже весьма аристократично.
– Сигарету? – предложил я.
– Спасибо, я не курю.
– Очень за вас рад, – сказал я. – Курение убивает.
– Множество вещей убивают, – сказал он.
– Это факт, – сказал я. – Может, познакомимся? Меня Константином зовут.
– Нет, – сказал он и покачал головой.
– Не хотите знакомиться? – спросил я.
– Хочу, – сказал он. – Очень хочу. Вы даже не представляете себе как. Только вас зовут не Константином.
– Весьма любопытное заявление, – сказал я. – Показать вам мой паспорт?
– Паспорт – это такая бумага?
– Да.
– Что какой-то кусок бумаги может знать об истинном положении вещей?
– Звучит вполне логично, – сказал я. – Но мои родители с самого детства звали меня Константином.
– Они лгали, – сказал он.
Кухонный стол имеет в ширину меньше метра. Мы сидели по разные его стороны, и ничто не мешало мне попытаться врезать парню в челюсть, даже не вставая со своего стула.
Он увернулся, причем настолько легко, что мне стало несколько не по себе. Если парень может отклониться от моего первого неожиданного удара, да еще так ловко, что и капля кофе не пролилась из его чашки, понятно, что бить его во второй раз не стоит и пробовать. Я ему явно не конкурент.
– Неплохо, – сказал я.
Он молча кивнул.
– Тогда, для разнообразия, может быть, вы представитесь, – предложил я, – И заодно объясните, зачем ко мне пришли и чего от меня хотите.
– Мое имя не имеет значения, – сказал он. – Но для удобства обращения вы можете называть меня графом.
– Это кличка или реальный титул?
– Титул, – сказал он.
– А фамилия к нему не прилагается?
– Я уже говорил, что это не имеет значения, – сказал он. – Имеет значение тот факт, что я был близким другом и соратником вашего отца.
– Я вас не помню, – сказал я. – У отца было много друзей и соратников, но дворян среди них точно не было.
– Я имею в виду вашего настоящего отца, – сказал он.
– Этим заявлением вы пытаетесь оскорбить мою мать или же намекаете мне на что-то, чего я не знаю? – спросил я. – Интересуюсь чисто академически.
– Те люди, которых вы считали своими родителями, на самом деле ими не были.
– Который через двадцать два года все-таки вспомнил, что у него есть сын? – поинтересовался я. – И чего ему надо?
– Ему ничего не надо, – сказал граф. – Он умер.
Мои родители погибли в авиакатастрофе, когда мне было пятнадцать лет.
Папа был человеком далеко не бедным, если не сказать, очень богатым, и самолет, сверзившийся с высоты пяти тысяч километров и унесший жизни пяти человек, принадлежал ему. Пилотировал он сам.
Кроме него и мамы на борту находилась семейная чета отцовских компаньонов по бизнесу и мой дядя. Других родственников у меня не было, так что после аварии, произошедшей, как показало расследование, из-за ошибки пилота, я остался совсем один.
Тут бы мне и прямая дорога в детский дом, но вдруг оказалось, что дядя мой тоже был, по меньшей мере, очень богатым человеком, если не сказать, олигархом. Не знаю, как ему это удалось, точнее, не знаю, сколько ему это стоило, но его адвокаты не дали попечительскому совету, или как там это еще называется, приблизиться ко мне на расстояние пушечного выстрела. Все свое состояние, как и отец, он завещал мне. В права наследования я должен был вступить в день своего совершеннолетия, а до тех пор мне полагалась некая сумма на карманные расходы. Должен вам сказать, что она была очень неплохая. Наверное, дядя думал, что у меня очень большие карманы.
И когда мне исполнилось восемнадцать, я стал миллионером. Долларовым миллионером, разумеется.
Существовала, правда, одна закавыка. В завещании был обозначен целый ряд условий, которые я должен был выполнять, чтобы получить наследство. В частности, дядя настаивал, чтобы я посещал занятия по рукопашному бою, указав при этом вполне конкретного учителя. Зная дядину экстравагантность, я предположил, что учитель окажется, по меньшей мере, монахом Шаолиньского монастыря или престарелым японским самураем, и был очень удивлен, придя по указанному адресу и обнаружив там вечно пьяного, низкого роста, но очень широкого в плечах мужика, с ног до головы заросшего густыми черными волосами.
Занятия были персональными. И на первом же уроке я понял, что этот индивидуум способен завязать в узел все шаолиньское братство и швырнуть этот комок с горы, размазав поднимающийся по склону отряд самураев.
В Палыче, как звали моего учителя, скрывалась дикая мощь. Может быть, и первозданная, хотя я лично в этом сильно сомневаюсь. Не думаю, что во все времена существовало много таких людей. Я не видел, может ли он гнуть руками подковы, но рессорный лист от задней подвески «Волги» он с легкостью завязывал тройным морским узлом.